Метаморфозы. Тетралогия
Шрифт:
– Только не говори, что нам надо пожениться.
Егор хлопнул глазами:
– Сань… Ты чего?
– Разве ты не собирался мне сказать, что давай, мол, поженимся?
– Собирался, – тихо признался Егор. – Только… почему ты злишься?
– Я не злюсь, – сказала Сашка.
И про себя подумала: я схожу с ума.
Костя вошел на кухню, когда она отливала холодной водой только что сваренное яйцо. Вокруг было полно народу, кто-то ел, кто-то пил чай, мыл посуду или просто болтался –
– Тебя сегодня не было на специальности. Что случилось?
– Надоело всем объяснять. – Сашка вытащила яйцо из кастрюльки десертной ложкой. – Портнов разрешил мне сегодня не являться.
– Портнов?!
– А что такого? Я лучшая студентка на курсе, могу и отдохнуть немножко… Почему нет?
Она яростно колотила по яйцу ложкой, снимала скорлупу, будто вражеский скальп.
– Чего они от тебя хотят? – тихо спросил Костя. – Что они опять с тобой сделали?
Сашка подняла глаза. На кухне громко работало радио, на завтра обещали потепление, снег, порывистый ветер… Сашка подумала, как это здорово – иметь «завтра». Слушать прогноз погоды. Составлять расписание. Отрывать листки на календаре. Множество людей живут так изо дня в день – и даже не осознают своего счастья.
– Я в кольце, – сказала она Косте неожиданно для себя. – У меня все время один и тот же день. Они так сделали… он так сделал, чтобы я научилась… смогла… для Стерха выполнить задание. А я не могу.
Костя сел на табуретку, будто у него подкосились ноги.
– Поэтому Портнов разрешил мне не ходить… сегодня. Потому что у меня всегда сегодня.
Костя долго молчал.
– А как же, – сказал наконец. – Если я завтра приду в аудиторию… Разве там не будет тебя? Завтра?
– Не знаю. Ты ведь не можешь сходить на день вперед, вернуться и сообщить мне, что там.
Яйцо остывало на блюдце. Сашка опустила подбородок на сплетенные ладони.
– Я все это тебе говорю потому, что завтра… то есть сегодня с утра… ты все равно ничего не будешь помнить.
Костя помотал головой, будто отказываясь принимать всерьез такую вероятность.
– Да-да. Все сначала. Будешь удивляться, почему меня нет на паре. Может быть, еще раз спросишь… А я что-нибудь придумаю. Не объяснять же каждый раз, каждый день, до бесконечности…
Костя двумя руками взлохматил короткие волосы. Ожесточенно потер ладонью нос.
– А что ты должна сделать для Стерха?
– Долгая история. Сначала он дал мне плеер и диск с… треками. Не вышло. Тогда он дал мне альбом… с черными картинками. И я морочусь с этим альбомом. Такое впечатление, что оно в меня стучится, стучится, стучится… а я не пускаю.
– А оно хочет выломать дверь, – тихо сказал Костя.
– У тебя было что-то похожее?!
Костя огляделся. На кухне шумели, дымили, хохотали первокурсники. Не осталось ни одной свободной табуретки.
– Идем… куда-нибудь, где потише?
Они прошли в самый конец коридора
– Стерх мне дал распечатку, – сказал Костя. – Такую, на ленте, длинную, вроде свитка. Велел читать вертикально – столбиками. Я начал… и похожая история случилась. Как будто ломится внутрь что-то чужое. Я закрылся. А оно – бам! – и дверь мою выломало… Или что там вместо двери… Вот. Потом это чувство гадостное исчезло, музыка слышится, приятно даже. Стерх меня хвалит… – Костя помолчал. – Все потому, что у меня воля слабая. У тебя – сильная. Так просто не вломишься.
– Он сказал, что я какая-то особенная, – пробормотала Сашка. – А потом – что ошибся и я как все… Тебе что-то подобное говорил?
– Нет. Знаешь, как он мягко стелет… «Очень хорошо, Костенька, на завтра вот этот столбик, что я пометил красным…»
Костя очень похоже изобразил Стерха. Сашка невесело усмехнулась.
– Чем я могу тебе помочь? – спросил Костя.
– Подойди ко мне завтра… то есть сегодня… вот так же. И снова спроси, почему меня не было на паре.
Костя повернул голову. По его взгляду Сашка поняла: он думает, что над ним издеваются.
– Я серьезно, – она потупилась. – Мне… не с кем поговорить.
– А Егор?
Сашка задумалась.
Не о Егоре. Сейчас, на стылом подоконнике продуваемого сквозняками коридора, она впервые поняла, что этот день, прожитый начерно, никто не будет помнить, кроме нее… и еще разве что Стерха с Портновым, но их здесь нет, и им нет дела до Сашкиной личной жизни. А значит, она может говорить Косте все что угодно. Все спишется. Все уйдет. Завтра утром Костя снова удивится и встревожится, почему Сашка не пришла на специальность.
– Если бы у тебя был день, который никак тебе не зачтется, ни в какие «ведомости» не пойдет… что бы ты сделал?
– Ограбил банк, – пробормотал Костя. – Знаешь, был такой фильм…
– Да, я что-то помню… мама вроде бы приносила кассету. И мы смотрели вдвоем. Еще без Валентина. Я тогда не знала… не думала, что это случится со мной.
По коридору прошла, шлепая тапочками, Аня Бочкова. Остановилась в двери душевой:
– Сашка, ты Портнова не боишься? Почему на специальность не ходишь?
– Мне разрешили, как лучшей студентке. – Сашка мельком взглянула на Костю.
Аня хмыкнула, вошла в душевую и закрыла дверь.
– Донесет Женьке, – сказала Сашка.
Костя ощетинился:
– Что именно донесет?
– Уж найдет что. Но это не имеет значения, потому что завтра начнется все сначала, и все переиграется по-новому… Послушай, ты говоришь, у меня сильная воля. А я ни на что не могу решиться. Пройтись по институту голой, напугать англичанку крысой, утопиться в проруби… Вот какие у меня дурацкие мысли. И ведь они неосуществимы. Потому что я должна и должна сдавать Стерху новые фрагменты. Он говорит: «Есть крохотная подвижка». Триста шестьдесят пять одинаковых дней, и крохотная подвижка превратится в маленькую подвижку. Десять повторяющихся лет – и мне разрешат сдавать первый зачет.