Метаморфозы
Шрифт:
Мы провели ночь до рассвета в схватках, время от времени прогоняя чашами утомление, возбуждая вожделение и снова предаваясь сладострастью. По примеру этой ночи мы прибавили к ней других подобных немалое количество.
Случилось как-то, что Биррена попросила меня прийти к ней на ужин; я отказывался, но мои отговорки не были уважены. Пришлось обратиться к Фотиде и спросить у неё совета. Хоть ей и трудно было переносить, чтобы я хоть на шаг от неё удалился, тем не менее, она соблаговолила объявить краткое перемирие в военных действиях любви. Но сказала мне:
– Послушай, постарайся пораньше уйти
– Отбрось тревогу, ведь, кроме того что наши утехи мне дороже чужих ужинов, я и этот твой страх успокою, вернувшись пораньше. Да я и пойду не без провожатых. Опоясавшись мечом, понесу залог своей безопасности.
Приготовившись, таким образом, отправляюсь на ужин.
Здесь застаю множество приглашённых – цвет города. Столы блестят туей и слоновой костью, ложа покрыты золотыми тканями, большие чаши, разнообразные в своей красоте, но все драгоценные. Здесь стекло, искусно гранённое, там хрусталь, в одном месте серебро, в другом золото и янтарь, дивно выдолбленный, и драгоценные камни, приспособленные для питья, и даже то, чего быть не может, - всё здесь было. Разрезальщики, роскошно одетые, подносят полные до краёв блюда, завитые мальчики в красивых туниках подают старые вина в бокалах, украшенных самоцветами. Вот уже принесли светильники, беседа оживилась, уже и смех раздаётся, и вольные словечки, и шутки.
Тут обращается ко мне Биррена:
– Хорошо ли живётся тебе в наших местах? Насколько я знаю, своими храмами, банями и другими постройками мы далеко превосходим все города. К тому же у нас нет недостатка ни в чём. Кто бы ни приехал к нам, праздный ли человек или деловой, всякий найдёт, что ему – нужно, не хуже, чем в Риме. Скромный же гость обретёт сельский покой, все удовольствия и удобства провинции нашли себе у нас место.
На это я сказал:
– Ты говоришь правильно. Ни в какой другой стране я не чувствовал себя так, как здесь. Но я опасаюсь козней магической науки, которых невозможно избежать. Говорят, что даже в могилах покойники не могут оставаться неприкосновенными, и из костров, из склепов добываются остатки и клочки трупов на гибель живущим. И чародейки в минуты погребальных обрядов успевают предвосхитить новые похороны.
Вступил в разговор кто– то из присутствующих:
– Да тут и живым людям спуска не дают. Есть у нас человек, с которым случилась подобная история, – так ему лицо изуродовали, что и не узнать.
Тут общество разразилось хохотом, причём взоры всех обратились к гостю, возлежавшему в углу. Когда тот, смущённый вниманием окружающих, хотел, проворчав что– то, подняться, Биррена сказала ему:
– Ну, полно, Телефрон, останься и, будь любезен, расскажи ещё раз свою историю, чтобы и мой сынок, Луций, мог насладиться прелестью твоей речи!
А он в ответ:
– Ты– то, госпожа,
Так он был возмущён. Но настойчивость Биррены, которая, заклиная его своей жизнью, заставляла рассказывать против воли, достигла своей цели.
Тогда, образовав из покрывал возвышение, приподнявшись на ложе и опершись на локоть, Телефрон простирает правую руку и, пригнув мизинец и безымянный палец, два других, вытянув вперёд, а большой опустив, начинает:
– Будучи ещё несовершеннолетним, я отправился из Милета на Олимпийские игры, и так как мне хотелось побывать и в этой части провинции, в ваших краях, то, проехав через всю Фракию, я прибыл в Лариссу. Мои дорожные средства истощились, и я бродил по городу, стараясь придумать, как бы помочь своей бедности. Вдруг вижу посреди площади высокого старика. Он стоял на камне и предлагал тем, кто желал бы наняться караульщиком к покойникам, условиться с ним о цене. Тогда я обращаюсь к прохожему и спрашиваю:
– Что я слышу? Разве здесь покойники имеют обыкновение убегать?
– Помолчи, – сказал тот, – ты ещё – слишком молод и человек – приезжий и плохо себе представляешь, что находишься в Фессалии, где колдуньи нередко отгрызают у покойников части лица – это им для магических действий нужно.
– А в чём состоит обязанность могильного караульщика?
– Всю ночь нужно бодрствовать и открытыми, не знающими сна глазами смотреть на труп, не отвращая взора и даже на мгновение не отворачиваясь. Ведь эти оборотни, приняв вид животного, стараются проникнуть, так что глаза Солнца могут обмануться. То они обращаются в птиц, то в собак, то в мышей, иногда даже в мух. Тут от чар на караульщиков нападает сон. Никто не может даже перечислить, к каким уловкам прибегают эти женщины ради своей похоти. И за эту работу полагается плата не больше, чем в четыре, шесть золотых. Да, вот ещё, чуть не забыл! В случае если наутро тело будет сдано не в целости, всё, что пропадёт, караульщик обязан возместить, отрезав от собственного лица.
Узнав всё это, я, подойдя к глашатаю, говорю:
– Полно кричать! Вот тебе – и караульщик, посмотрим, что – за цена.
– Тысяча нуммов тебе полагается. Но послушай, малый, постарайся – это тело сына одного из важнейших граждан, от гарпий труп на совесть береги!
– Ты мне толкуешь глупости и пустяки. Перед тобой человек, которого сон не берёт, более бдительный, чем Линцей или Аргус.
Не успел я ещё кончить, как он ведёт меня к дому, ворота которого были заперты, так что он пригласил меня войти через калитку, и, отворив дверь в комнату с закрытыми окнами, указывает на матрону, закутанную в тёмные одежды. Подойдя к ней, он сказал:
– Вот пришёл человек, который не побоялся наняться в караульщики к твоему мужу.
Тут она откинула волосы, спадавшие наперёд, и, показав прекрасное, несмотря на скорбь, лицо, сказала, глядя мне в глаза:
– Смотри, прошу тебя, как можно бдительнее исполни своё дело.