Метательница гарпуна
Шрифт:
— Очень мне нужна ваша личная жизнь! — брезгливо поморщилась Маша и попросила чиновника избавить ее от услуг этого типа.
На следующий день она побывала в магазине, в ремесленном училище, где обучались дети индейцев и эскимосов. Ничего нельзя было сказать худого о профессиональной подготовке будущих шахтеров. Ребята выглядели ухоженными, веселыми. В Марии Тэгрынэ они сразу узнали свою дальнюю соплеменницу, окружили ее, попытались о чем-то спросить, но учителя погнали их обратно за парты. Маше очень хотелось поболтать с этими ребятишками, живо напоминавшими ей учеников провиденской
— Вас ждут в городском суде, — напомнил он.
Суд предстал перед ней во всей своей торжественной монументальности. Канадские судьи восседали в мантиях, и перед началом судебного разбирательства подсудимой, эскимосской девушки, обвиняемой в краже пятидесяти долларов из кассы какого-то учреждения, дали поцеловать толстенную книгу. Сначала Маша подумала, что это свод законов, потом сообразила: «Библия!»
Смысла своего визита в суд она так и не поняла. Вроде бы это учреждение входило в список достопримечательностей Йеллоунайфа.
После посещения суда ее привели на почту. В телефонном отделе молодой человек пообещал Маше соединить ее с любым городом Советского Союза.
— У нас тоже неплохая телефонная связь, — гордо сказала она. — Знаете, где находится Уэлен?.. Мыс Дежнева?..
— А-а, Уэлен! — закивал телефонист. — Но это будет трудно…
— То-то! — озорно подмигнула ему Маша и вышла из помещения почты.
Программой было предусмотрено посещение оленеводческой опытной станции. Но Маше объявили, что погода нелетная, а потому добраться туда нельзя.
Действительно, сыпал мелкий снежок. Кто знает, может, и прав был чиновник.
На другой день погода улучшилась, однако Маше пришлось самой напомнить об оленеводческой станции. Ей ответили, что меры принимаются, хотя и сегодня шансов на полет мало.
До полудня она томилась в своем номере. Потом стала гулять по опостылевшим улицам маленького городка. Прогулки эти вошли в привычку. Но едва она выходила из гостиницы, как к тротуару пристраивался автомобиль и шофер предлагал свои услуги, сообщая, что он послан провинциальным правительством. Мария отказывалась от этих услуг и продолжала шагать дальше по тихим, совершенно пустынным улицам, мимо аккуратных домиков с белыми занавесками на окнах, мимо нескольких кирпичных зданий, на окраину, на берег еще покрытого льдом Большого Невольничьего озера. В номер возвращаться не хотелось. В четырех стенах одолевала тоска.
Приближалось время отъезда, а чиновники перестали даже показываться на глаза Марии, видимо, опасаясь напоминаний об обещанной поездке на оленеводческую станцию.
Она позвонила по телефону, попросила сказать, когда пойдет очередной самолет на юг. Сказали, что это будет только 3 мая. Значит, праздник придется провести в одиночестве.
В праздничное утро Маша проснулась рано и тут же включила радио. Шла обычная программа: местные, потом международные новости, реклама и музыкальные передачи… Поймала себя на глупой мысли. Глупой в том положении, в каком она очутилась в день великого праздника. Оказывается, ждала сообщений, как проходит праздник на ее родной Чукотке.
Представила себе, какое оживление сейчас в Анадыре.
Одиночество стало нестерпимым. Маша оделась, тщательно причесалась, поярче накрасила губы и спустилась вниз позавтракать. Она подошла к газетному киоску, взяла местную газету, журнал «Эсквайр» и уселась за свой излюбленный столик у стены. Официантка подошла быстро, спросила:
— Обычный завтрак?
Маша молча кивнула.
Позавтракала, вернулась к себе в номер, вынула из маникюрного набора ножницы и вырезала из обложки журнала красный бумажный флажок. Прикрепив его булавкой к лацкану пальто, Мария Тэгрынэ вышла на улицу Йеллоунайфа и медленно пошла, напевая вполголоса песни, которые поют на демонстрациях в Анадыре, в Москве.
У станции Си-Би-Си заметила следующий за ней автомобиль, придержала шаг.
— Пожалуйста, прошу в машину, — пригласил шофер.
— А далеко ехать до места, где живут индейцы и эскимосы? — спросила Маша.
— Совсем близко! Мили четыре будет, не больше, — ответил шофер.
Мария уселась на заднее сиденье.
Дорога шла по берегу озера. Кое-где из снега торчали ветки, камни. Поверхность озера, насколько хватал глаз, была покрыта льдом. «И по Анадырскому лиману, наверное можно еще ездить на машине», — подумала Маша.
Вдали показалось скопище маленьких разноцветных домиков. За домиками виднелись кучи мусора. Лохматые собаки подбегали к дороге, лаяли на проезжавший автомобиль.
— Где остановить машину? — учтиво спросил шофер.
— Где хотите, — ответила Тэгрынэ.
Машина свернула с шоссе и подкатила к одному из домиков.
— Здесь?
Маша вышла. Постояв в нерешительности, она направилась к ближайшему домику, постучала в дверь и, не дождавшись ответа, вошла в темный тамбур. Из тамбура дверь вела внутрь помещения. Отворив ее, Мария очутилась в кухне. Значительную часть кухни занимала железная плита и большая бочка для воды, покрытая деревянной крышкой. Тут же у стола, придвинутого к окну, сидел малыш лет пяти и ложкой выковыривал содержимое из большой консервной банки. На минуту Маше показалось, что она попала в ярангу уэленского школьного истопника Элекука, переехавшего в Азию с этого берега.
Мальчик не обратил никакого внимания на вошедшую.
Зато взрослые, находившиеся в смежной комнате, почему-то переполошились. Какой-то взъерошенный мужчина встал с покрытой ярким мятым одеялом постели и запихнул что-то под кровать. Остальные выжидательно уставились на Машу.
— Здравствуйте, — сказала она.
— Здравствуйте, — отозвалась одна из трех женщин, довольно молодая, даже миловидная, но грязная и, по всему видно, выпившая.
— Я пришла познакомиться с вами, — с трудом подбирая слова, сказала Мария Тэгрынэ. — Я тоже эскимоска… Только с другого берега. Плохо говорю по-английски…