Метеор
Шрифт:
Тут, среди благоуханных цветов, чудовищных змей и сверкающих синевой бабочек орудуют торговые агенты всех оттенков кожи, царит коммерческая конъюнктура и кредит, решаются проблемы экспорта и рабочей силы, заключаются международные конвенции о производстве сельскохозяйственных культур. Как ублюдочна вся эта пышная безудержная жизнь, какие здесь дикие джунгли! Знайте, я не стремлюсь найти в тропиках райский сад и почивать там под сенью пальм, на лоне благодатной природы, осыпаемый пурпуровыми цветами, одурманенный ароматом жасминов. К сожалению, — да, к сожалению! — мое представление о тропиках не настолько примитивно. Но мне хотелось бы понять, какое чертовски острое варево получается там из жаркого солнца, диких племен и
Заглянул я и в статистические справочники — понюхать, из чего же состоит тропическое варево? Если говорить об Антильских островах, то тут налицо всевозможные этнические комбинации; на Кубе одна треть населения colorados и две трети белых, что нарушает классическую колониальную пропорцию двое цветных на одного белого, а в республике Гаити вымирающая горстка белых затерялась среди неистово горланящих негров. Добавьте сюда в виде приправы ростовщиков из Сирии, китайских кули и рабочих, привезенных из Индии, с Явы или с тихоокеанских островов. Какая блестящая идея — ввозить рабочую силу. Импортированный кули покорнее туземных рабочих. Погодите, Зеленый Питон колонизирует еще и Европу и начнет перебрасывать рабочих из страны в страну; тогда они присмиреют и не будут требовать ничего, кроме работы и женщин.
Горячее колониальное варево основательно сдобрено "солью земли". Каждая колониальная держава посылает сюда лучшие образчики своей породы, дабы они с честью выполняли миссию белой расы. Идите в мир и учите народы, что такое государство и Торговля. Где ступит ваша нога, там создавайте колониальную администрацию и торговые конторы. Покажите этим жалким дикарям благодеяния цивилизации в лице раздраженных, злых, болезненных людей, которые чувствуют себя здесь изгоями и считают часы и деньги, в ожидании дня, когда они смогут вернуться к своим тетенькам и кузенам. Немалых усилий стоит внушить им, что на их плечах покоится престиж государства или Процветание, чтобы они не спились с тоски или от лени и продержались еще некоторое время, заполняя его препирательствами об авторитете, сплетнями и сменой взмокших сорочек. Камагуэно, тот хоть не станет выдумывать, что он движим высшими интересами; он честный пират, и нам приятно провести время в его обществе.
Итак, все изрядно перемешалось в нашем горячем котелке: тут и британские, и американские, и французские, и голландские губернаторы, лейтенанты, торговые агенты и кладовщики; красавицы креолки и старожилы, — нечто вроде колониальной аристократии. Отсюда можно резво сбежать вниз по социальной лестнице, встречая разнообразнейшие лица от желтоватых и светло-кофейных — вплоть до мертвенно белых, как у прокаженных… В нашем гардеробе окажутся сомбреро кубинцев, оранжевая обувь мулатов, блестящая нагота йорубов и разноцветные полосатые тюрбаны девушек с Гваделупы. Все это свезено, сметено, переброшено сюда со всех концов света. Замечательный хлам, пожалуйста, ройтесь в нем! Испанские, африканские, английские, французские традиции во всей своей старомодной исключительности или уродливой деградации. И только
Так вот они, острова моих грез! Вот какими они мне представляются. Как видите, я не ловец пестрых бабочек, я не прикидываюсь мечтателем, жаждущим убежать в царство девственной природы и там, нагим и увенчанным цветами, восславлять солнце.
Ничего подобного! И если я называю это бегством, то это бегство в самую гущу событий, где сталкиваются все противоречия, где сплетаются столетия в противоестественной смеси культур. Здесь еще бушуют оргии и насилие, здесь хватаются за прибыль конвульсивно и жадно, словно распутничая. Ну, что ж, пусть так человечество проявляет поразительный размах человеческих… и нечеловеческих возможностей.
XXVIII
Сахарный завод на Гаити по моим представлениям расположен неподалеку от негритянского селения, обозначенного на картах, скажем, как Ле-де-Мари.
Там торчат несколько недостроенных стен, никакого оборудования нет и в помине. Триста акров желтой, растрескавшейся земли, поросшей джунглями и сахарным тростником четвертого ратуна, то есть уже пятилетним, без сока и сахара. Голландец заблаговременно и предусмотрительно улизнул, и Кеттельринг поселился в его хижине, но предварительно велел выловить там всех стоножек. В общем, он был доволен: за спиной — джунгли, заросли каштанов, каклина и чертова дерева; поют кескиди, а вечером… вечером из кустов вылетают светлячки, и летучие мыши зигзагами носятся над шуршащим тростником.
Из деревни слышен грохот барабана — это негры танцуют, празднуя приезд нового хозяина. Мистер Кеттельринг вздыхает с облегчением: здесь и в самом деле не нужна фамилия, а что касается памяти, — то на что она? "Хозяин" хмурится от жары или сонливости, ему лень странствовать во времени по тропинкам воспоминаний. Он здесь, и этого довольно. Бесконечно тянется устойчивое, монотонное время.
Надо бы написать хозяину о положении дел, но Кеттельрингу лень. Хижина заросла буйным вьюнком, касавой и бананами мафафо; мохнатая гусеница ползет по стеблю, муравей бегает вверх и вниз по огромному листу, словно выполняет какое-то задание.
С минуту Кеттельринг развлекается, созерцая ящериц, шмыгающих по недостроенной стене. Одна вдруг остановилась и сидит, не шелохнется, словно пришпиленная. Эх, нет под рукой камня — швырнуть бы в нее, она бы промелькнула, как молния. Ну, погоди ты у меня! Кеттельринг манит пальцем негра, который прячется там, за стеной. Это деревенский староста, поставщик рабочих рук, надсмотрщик, в общем местная "шишка".
— Это что за безобразие?! — рявкает Кеттельринг. — Ах вы разбойники, скоты, марш строить завод! Приведешь сюда тридцать человек, понял? Я вам задам, лежебоки!
И вот уже дюжины две негров копошатся на постройке и делают вид, что работают. Ящерицам негде резвиться, а мистер Кеттельринг щурится, глядя на дрожащее марево. По крайней мере хоть что-то делается… или ему кажется, что делается. По крайней мере можно не глядеть на осточертевшую недостроенную стену, где неподвижно сидит ящерица, словно она не в силах двинуться с места. Что-то делается, глядишь, так пройдет день, неделя, месяц…
А ночь, ну, ночью есть пальмовое вино и сон, ночью есть звезды, ночь как-нибудь можно скоротать.
Уже кроют крышу. Самое время подумать о том, для чего, собственно, нужно такое дурацкое строение.
Около стройки копошится чуть не все селение — старухи, поросята, голые ребятишки, куры — все! По крайней мере — что-то делается… А сахарного завода все равно не будет: ведь машин-то нет. Живее, лодыри, поторапливайтесь, не видите разве, что вон там, на углу стены, опять уселась ящерица, словно не знает, что ей делать… Здесь можно будет устроить сушильню: сушильня всегда на что-нибудь пригодится.