Метод Пигмалиона
Шрифт:
– Хотели приключений и вот, нажили! Погуляли, блин!
– Это ты придумал! – сказал я, стараясь бессознательно отстраниться.
– Что?! Это ты хотел его сжечь заживо! Твоя была идея! Ты меня дернул за плечо, когда я кидал бутылку. Из-за тебя она попала не в то окно! И это из-за тебя заживо сгорела семья с двумя детьми! – взорвался эмоциями Данил.
– Нет-нет, – забормотал я, – это все ты! Это ты!
– Возьми себя в руки! – сказал Данил, ударив меня по щеке. – Не было ничего! Сейчас мы идем по домам и не видимся ближайшие пару дней. Что бы ни случилось и кто бы что ни говорил, мы ничего не знаем и ни о чем не слышали. Даже если кто-то будет говорить, что кто-то из нас что-то сказал, все равно будем отказываться! Ты понял меня?
– Что? Ты о чем?
– Ты понял меня, я тебя спрашиваю?!
– Да-да, понял, – ответил я, начиная осознавать, что происходит.
– Иди домой и постарайся временно носить другую
– Твою мать… твою мать… – повторял я.
– Это все, что они знают. Поэтому не ной. Мы с тобой после случая с Кристиной разошлись по домам. Бутылку водки, которую купили, даже не открывали, она разбилась где-то за магазином. Вот и все. Больше ничего не было. Понял меня? Ничего не было. О том, что было в том дворе, мы ничего не знаем. И не пей в ближайшие дни алкоголь, чтобы не проболтаться на эмоциях. Сдашь меня – я тебя убью. Все. Пока. Расходимся.
Данил ушел быстрым шагом, оглядываясь по сторонам. Я поспешил домой.
В голове проносились разные мысли. Была даже такая: пойти и сознаться в содеянном, но она быстро потеряла свою актуальность. С одной стороны, передо мной стоял моральный аспект страшного инцидента, а с другой стороны – правовой. Я представил, что сознаюсь, меня сразу же посадят на полжизни в тюрьму, начальство каждый день станет давать сечку на воде, а в документах будет писать, что кормит нормально и даже фруктами. Наверху будут распиливать деньги и строить себе новые дачи, а сидящие будут бичевать, как свиньи. Надзиратели в любой момент смогут избивать просто так, для развлечения, ведь профессия специфичная и, в принципе, позволяет. Сами арестанты по-разному могут встретить меня, в том числе негативно. После тюрьмы у меня не получится устроиться на какую-либо работу, потому что никому не нужен сотрудник с «волчьим билетом». А поскольку никакой системы социальной реабилитации для бывших заключенных не предусмотрено, то у меня будет одна дорога, чтобы выжить – вернуться обратно. Попав в тюрьму, я лишь обозлюсь, видя, как начальство пенитенциарного учреждения злоупотребляет полномочиями и жирует на деньги, которые на самом деле предусмотрены для арестантов. И вроде бы, с одной стороны, сидящие сами виноваты и должны прочувствовать вину, но, с другой стороны, какой вообще в этом толк, если человек никак не реабилитируется и постоянно находится в скотских условиях?! Заключенный лишь становится злее, видя, как его обманывают, и уже не думает над поступком с точки зрения вины и раскаяния, а просто жалеет, что его поймали. Вот это я не хотел проживать в своей жизни. Это не та страна, где стоит быть честным и добровольно отправляться в тюрьму. У власти сидят люди пострашнее меня и не мучаются угрызениями совести.
Оказавшись дома, я сразу же пошел в душ. Хотел, как обычно, отмыться от случившегося. Быстро движущаяся жизнь пугала меня своей полной непредсказуемостью. Еще совсем недавно я был обычным толстым мальчиком с единственной проблемой в жизни – пережить ЕГЭ и поступить в университет. После недавних событий я стал другим человеком с совсем другими проблемами, которые просто не укладывались в голове. Как все так быстро пронеслось? Почему я оказался в это втянут? Как из всего этого выйти? Как спать спокойно по ночам? Узнают ли, что я имею к этому непосредственное отношение? Почему я? Почему…
В какой-то момент я начал отстраняться от реального мира и почувствовал дереализацию. Мозг стал защищаться и абстрагировал мое сознание, чтобы не причинить какой-либо вред. От этого я стал беспокойным.
ГЛАВА VII
Через некоторое время события восстановились в памяти. Я действительно хотел сам кинуть бутылку и, когда Данил ею замахнулся, попытался его остановить, но этим лишь помешал и она попала не в то окно. Грубо говоря, это я был виноват в смерти той семьи. После того, как я все вспомнил, эта мысль не давала мне покоя.
Моя мама так и не узнала, что я вернулся пьяным. Полицейские нас не нашли. С Данилом мы не контактировали эти дни напрямую, даже в падик приходили в разное время, потому что нам было трудно смотреть друг другу в глаза, словно в них мы могли увидеть презрение. Было страшно нечаянно начать рассказывать, обвиняя друг друга в том, что случилось. Парни ничего не заметили. Драк за это время, как таковых, не было. По крайней мере, я в них не участвовал, поскольку меня не звали. Наверное, потому что Данил был против. Так потихоньку мы вообще перестали контактировать. В школе все обсуждали случившееся, это стало каким-то массовым явлением, которое вдруг начало касаться всех. Школьники даже пытались вести расследование, которое, разумеется, ни к чему не привело. На меня никто даже
Человек подсознательно тянется к месту, где ему причинили боль. Так происходит, поскольку подсознание считает, что таким образом сможет справиться с психотравмой, и потому либо становится тем, что причиняет боль, стараясь помочь пережить ситуацию изнутри, либо тем, что спасает от этой боли, и, тем самым, помогает пережить ситуацию снаружи. По этой причине некоторые дети, пережившие унижения в школе, могут стать учителями, изнасилованная распутная девушка может перестать гулять и удариться в религию, наркоман может отказаться от наркотиков и стать общественно полезной единицей, а человек, с чьими мыслями и мнением не считались, становится ярким политиком или писателем. Тянущая боль внутри заставляет человека досконально изучить случившееся с ним. Как правило, чем больше масштаб переживаемой личностью трагедии, тем больший энергетический потенциал для реализации человек в итоге получает. Дальше все зависит от самого человека: направить энергию на спасение или на погибель.
Я обрел себя в учении. Мне стало ясно, что на самом деле многие мои проблемы возникли от незнания или неумения, и потому я решил узнать и научиться. Религии всего мира я сразу откинул в мусорную корзину, заменив их изучением этикета и культуры. Больше ничего не принимал просто так, на веру, для всего требовал какие-то основания и доказательства. Знания стал поглощать на одном дыхании. Каждый новый вдох – учебник, выдох – применение на практике, если это было возможно. Развлекаться меня не тянуло. За телом начал следить и через полгода тренировок в спортзале, делая акцент на кардиотренировках, как когда-то советовал тренер, смог скинуть двадцать килограмм. Пока одноклассники обсуждали, в какой клуб завалятся предстоящей ночью, я обдумывал прочитанное в сборнике сочинений Аристотеля. За оставшееся до ЕГЭ время для учеников из моего класса я стал, в некотором роде, аутсайдером. Они порой шутили на эту тему, но я не воспринимал их всерьез. В их жизни не случилось того, что случилось в моей. Нам было друг друга не понять. К сожалению, без боли человек не взрослел психологически просто потому, что для этого не было никаких причин. Поэтому я на них не обижался. Они же не виноваты, что не страдали. Так или иначе, любые страдания – это, прежде всего, ошибки, которые были совершены без учета ситуации. Ведь можно быть бесконечно добрым и преданным в отношениях, но какой в этом толк, если другой человек не может ответить тебе верностью? И в этом виноваты не двое, как принято считать, а один, не способный справиться со своими половыми органами. Любой живой человек – это, прежде всего, отдельно существующая вселенная со своей логикой, где добро может расцениваться как зло, и наоборот. Бесконечный круговорот отношений со своими ссорами и радостями, основанными на тривиальном хождении вокруг системы ценностей другого человека.
Потеряв желание общаться с людьми, которые говорили ни о чем, я впал в состояние социальной депривации. Мир для меня стал другим. Холодным. Так я пришел в социальные сети, где смог найти друзей по интересам. Поначалу я живо общался с людьми, но потом, когда мне сказали, что я только и делаю, что помогаю решать чужие проблемы, а когда они исчезают, мне становится не о чем с ними говорить и я ухожу в офлайн, я остановился и задумался, глядя на свой диалог со стороны. Это оказалось правдой. В итоге проблема одиночества не решилась социальными сетями. Общаться хотелось, но я уже был рядом с обществом, а не внутри него. Вернуться можно было только путем деградации, как мне казалось. Я этого очень не хотел. Мне претило возвращаться к себе прошлому. Даже мысль о том, что я приложил столько сил и стараний, чтобы в итоге понять, что обманулся, не предлагалась на рассмотрение хоть с какой-либо стороны. Это ввело бы меня в депрессию. Организм защищался и ходил вокруг да около проблемы, но не касался ее самой.
Одним из вариантов решения стало создание группы в сети с цитатами из книг. Малая форма мне представлялась наиболее возможной, потому что большие тексты люди не любили оценивать. Я назвал ее «Современный чтец». Не могу сказать, что звучало хорошо, и я это сознавал, но менять название не стал, потому что не гнался за внешней атрибутикой. Мне хватало того, что я могу как-то общаться, чем-то делиться и, таким образом, взаимодействовать с внешним миром. Иногда я писал свои собственные цитаты и выдавал их за авторством классиков. Люди это съедали зачастую без вопросов.