Метро 2033. Хозяин Яузы
Шрифт:
Потом вдруг Федору начинало казаться, что все это – страшная чушь. Мало ли какие сказки рассказывает суеверный мужик? Про монстров-телепатов он слышал, конечно, но чтоб испытать на себе их воздействие, надо было все-таки подойти к чудовищу достаточно близко. А речному хозяину приписывалась прямо-таки беспредельная власть. Ерунда все это, не может такого быть.
Федор вспомнил дерзкие черные глаза пленного, темные волосы с проседью. Если Курятыч не врал, если в атамане разбойников он опознал Лефорта, то получается, что Федор уже не первый раз встречается с ним. Именно он приходил к ним во время ночевки в подземелье возле Бауманки, с ним говорила Неля. Он под видом старухи-цыганки имел наглость предостерегать Федора на Новокузнецкой.
«Вот это-то и странно, – подумал вдруг Федор. –
Он вдруг вспомнил, что поразило его во взгляде Лефорта тогда – какая-то тоска, обреченность. Словно он знал или предчувствовал что-то такое, по сравнению с чем все остальное казалось мышиной возней. Может, догадывался, что его скоро схватят?
«В конце концов, я ведь тоже сделал доброе дело – не выдал его, – подумал Федор. – Стоило мне только заикнуться пограничникам, кто он такой, – и он был бы обречен, к гадалке не ходи. По нему давно веревка плачет. А вообще-то даже хорошо, что он пока в тюрьме, спокойней как-то. Пусть посидит – он наверняка не первый раз попадается».
От всего этого Федора разобрала такая тоска, что захотелось на люди. На следующий день он смутно помнил, что жаловался в местной забегаловке на жизнь какому-то человеку с незапоминающимся лицом. Сетовал, что любимая девушка ходит с контрабандистами. Человек внимательно слушал, поддакивал, иногда даже задавал вопросы. Видно, история его заинтересовала, и ободренный этим Федор наговорил много такого, чего сначала вовсе рассказывать не собирался.
Потом он вроде сцепился с кем-то. В общем, глупостей натворил, судя по всему, немало – удивительно, что до сих пор цел и отделался лишь парой синяков, хотя смутно помнил, что вроде дал кому-то в морду от души, да и костяшки пальцев правой руки были ободраны. И вспомнилась ему старая поговорка насчет того, что кому суждено утонуть, тот не повесится.
«Как же теперь жить, куда прибиться», – с тоской подумал Федор. Он чувствовал себя так, словно прежняя жизнь кончилась, а новая так и не началась. И вдруг понял – надо навестить Катю. Она тихая, добрая, она поможет ему разогнать тоску.
Федор старался не ссориться с бывшими подругами, поддерживать отношения, появляться в их жизни хоть изредка. Правда, большинство подруг, как только догадывались, что их перевели в разряд бывших, начинали сами форсировать события: либо закатывали скандалы, после которых только и оставалось, что расстаться окончательно и бесповоротно, либо начинали кидать заинтересованные взгляды по сторонам в поисках более перспективных спутников. И только Катя всегда, казалось, с радостью встречала его, хотя появлялся он у нее последнее время очень редко – не чаще раза в месяц, ведь нужно было как-то объяснять свои отлучки ревнивой Верке.
Катя жила на Павелецкой-кольцевой. Счастье, о котором многие мечтали в метро – получить вид на жительство на процветающей Ганзе, – выпало ей совершенно случайно, она и пальцем не шевельнула для этого. Просто оказалась еще малышкой, вместе с матерью, в день Катастрофы именно здесь, да так здесь и жила. Матери уже давно не было, она осталась одна.
Федор никак не мог понять, почему она еще давным-давно не нашла себе спутника жизни. Сама она была тихая, бледная, по-своему даже симпатичная, по крайней мере Федору нравились ее рыжеватые волосы. И в желающих разделить ее одиночество недостатка наверняка не было – именно оттого, что Катя являлась жительницей могущественного и процветавшего государства, способного обеспечить своим гражданам сытое и стабильное существование и даже карьерный рост. Поэтому многие надеялись, что, связав жизнь с одной из ганзеек, также сумеют получить, хотя бы со временем, вожделенный вид на жительство. Ведь убыль населения в метро происходила куда быстрее, чем вырастало новое поколение, и даже в ганзейском раю появлялись иной раз вакантные места. Но может, именно то, что мотивы ее поклонников были слишком очевидны, Катю и отталкивало. А Федор привлекал ее тем, что, казалось, совершенно не стремился пока осесть на Ганзе, появлялся в ее жизни изредка, внезапно, и так же внезапно исчезал. Каждый раз, направляясь к ней, он опасался, что найдет
Федор уселся на дрезину, заплатил две пульки – за два перегона. К счастью, меховую курточку, добытую им в магазине возле Курской, при обыске на Ганзе не отобрали. Федор решил, что можно подарить ее Кате, а для Нели он потом еще что-нибудь найдет.
Вскоре он уже ступил на платформу Павелецкой-кольцевой. Здесь всегда было уютно. Станция была светлая, с большими квадратными проемами вместо арок. По углам проемов были намечены колонны – чем-то они напоминали Новокузнецкую, наверное, завитушками. А на стенах приглушенно-красным цветом, почти коричневым, были нанесены полоски и галочки, складывавшиеся в нехитрый рисунок. Лампы светили мягко, но света было вполне достаточно для тех, кто находился в большом зале, склоняясь над рабочими столами, где были разложены какие-то детали.
Дрезины здесь ходили лишь по одному пути, а на другом находился полный состав. Часть была переоборудована под жилые отсеки, и окна их были зашторены, а в некоторых вагонах можно было разглядеть сидящих людей, склонившихся над пишущими машинками. Табличка над дверьми гласила «ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ОФИС».
В одном из этих вагонов и трудилась Катя – начальство ценило ее за исполнительность. Федор решил не отвлекать ее раньше времени и прогулялся по станции, не зная, чем бы пока себя занять. Полюбовался на двух солдат, застывших в почетном карауле возле застекленного столика, где хранились святыни Ганзы – томик Адама Смита в черной обложке с золотым тиснением и изодранная, но заботливо подклеенная брошюрка Карнеги. Все это он видел уже не раз.
Покосился в сторону перехода на Павелецкую-радиальную – даже не верилось, что по соседству с этой благополучной станцией находится другая, где жизнь прекращается с наступлением ночи, и самоотверженные караульные до утра отбивают атаки «приезжих» – мутантов, которые пытаются прорваться с поверхности. Гермоворота по какой-то причине установить на радиальной было невозможно, и практически все ее население страдало от лучевой болезни.
А здесь, на кольцевой, так уютно и чисто. «Аж плюнуть хочется», – с неожиданным раздражением подумал Федор. Он, конечно, страдал от постоянного гвалта, стоявшего на Китай-городе, но куда сильнее угнетал его этот мирный лицемерный уют, когда он знал, что совсем недалеко идет тяжелая борьба за существование. Даже Верка с ее страстью к наживе и стремлением обмануть покупателей была ему понятнее – она хотя бы не пыталась скрывать свою истинную суть. А здесь, среди этих людей, которые словно бы и не подозревали о том, что двадцать лет назад мир сошел с ума, ему было тошно. И невольно это раздражение распространялось и на Катю, которая, в общем-то, ни в чем не была виновата – разве что в том, что в тот роковой день оказалась с матерью именно возле этой станции, и толпа увлекла их сюда. А если бы она осталась на радиальной? Лучше было не задаваться такими мыслями.
Федор истомился от скуки и ближе к концу рабочего дня уже топтался в нетерпении поблизости от вагона, где несла службу Катя. Она выскочила, все еще озабоченная, и Федор невольно залюбовался ею – на ней был костюм цвета хаки, рубашка и юбка до колен с разрезом. Федор знал, что Катя не старается принарядиться, одевается всегда просто, и это ему в ней нравилось. И ткань немаркого и практичного цвета она выбрала наверняка потому, что ее легче всего сейчас было достать.
Увидев его, Катя радостно ахнула. Он подхватил ее, обнял.
– Ну идем, я тебя чаем буду поить, – сказала она.
Отсек ее был в этом же составе, от работы до дома – три вагона, как шутил Федор. На узком пространстве, которое было ей выгорожено, помещались не слишком широкая кровать, тумбочка и стул. В тумбочке Катя держала свой нехитрый скарб и одежду. Она сбегала за кипятком и заварила ему грибного чая – настоящего, с ВДНХ, как он догадался по вкусу. Она всегда старалась его побаловать. Принесла она и свинины с грибной подливкой. Федор, поев, блаженно вытянулся на кровати, Катя пристроилась рядом.