Метрополис. Индийская гробница(Романы)
Шрифт:
Он хотел продолжать, но дверь медленно и осторожно раскрылась и в комнату вошел Геймердинг. Он выглядел еще растеряннее прежнего, у него было лицо человека, который знает, что он погиб.
— Грот, сторож машины сердца… — произнес он заикаясь.
Джо Фредерсен тут же прервал секретаря. Движение головы его сказало:
— Пусть войдёт!..
Геймердинг отошел в сторону, и Грот вошел.
Грот был великаном. У него были плечи и затылок циклопа; при виде груди и рук его казалось, что он может задушить
Грот любил три вещи на свете: своих детей, своего господина и свою машину. Детей своих он почти не видал никогда, господина своего редко, а у машины он проводил дни и ночи. Она была чудом из чудес Метрополиса. Ее называли сердцем Метрополиса, потому что в исполинском городе едва ли существовала машина, которая каким-либо образом не получала бы энергию от этого стального титана, не зависела бы от нее. Грот знал машину куда лучше, чем самого себя. В машине переливалась его кровь, напрягались его мускулы, думал его верный мозг.
Несомненно, должны были произойти исключительные, опасные вещи, чтобы побудить Грота передать — хотя бы и на кратчайший срок, — наблюдение за своей машиной другому. Грот редко раскрывал рот, но если это случалось, стоило послушать его.
Джо Фредерсен знал это.
— Что скажете, Грот? — спросил он напряженно и нетерпеливо.
Грот молча раскрыл свой огромный кулак и молча протянул его Джо Фредерсену.
На ладони его лежал маленький смятый, испещрённый значками, кусочек пергамента.
Джо Фредерсен быстро взял пергамент, но посмотрел на него рассеянно. Казалось, ему все это уже было знакомо.
— Откуда у вас этот план, Грот?
— Из кармана одного рабочего, который только что погиб около машины.
— Больше вам не о чем сообщить мне?
— Не о чем, господин Фредерсен.
— Благодарю вас, Грот, — сказал Джо Фредерсен, протягивая руку…
Джо Фредерсен повернулся к первому секретарю.
— Как случилось, господин Геймердинг, — спросил он суховато, — что я снова получаю образчик этого таинственного плана от Грота, а не от вас?
Эрнст Геймердинг не отвечал. Он давно ожидал этого вопроса и все время знал, что не сможет ответить на него.
Джо Фредерсен стоял, облокотившись на письменный стол и упорно ждал ответа. Едва заметно он посмотрел на свои браслетные часы. Эрнст Геймердинг судорожно вздыхал.
— Я работаю 14 часов в сутки, — господин Фредерсен, — пролепетал он.
Джо Фредерсен слегка повел бровями и опустил взор.
— Для человека, занимающего такой пост, как вы, этого мало. Следовало бы работать ровно на десять часов, больше.
Он на минуту остановился, а затем продолжал;
— Это все, что вы мне можете сказать?
Геймердинг молчал.
— Благодарю вас, господин Геймердинг— спокойно сказал Джо Фредерсен. — Банку «Г» уже дано распоряжение выплатить вам жалованье. Всего доброго!
Эрнст Геймердинг стоял неподвижно. Он стоял не как человек, желающий оказать сопротивление, а как человек, ноги которого отказываются действовать. Его взгляд
Джо Фредерсен повернулся с рассеянным выражением на лице. Казалось, он совершенно забыл о присутствии своего сына. Однако Фредер напомнил о себе.
— Отец, — начал он как-то особенно тихо, — разве было так необходимо уволить этого человека?
Джо Фредерсен посмотрел на сына долгим и внимательным взором, в котором чувствовалась и любовь, и подозрительность.
— Отчего ты спрашиваешь меня об этом, Фредер?
— А отчего ты мне не отвечаешь? Джо Фредерсен снова взглянул на сына: его не столько поразили самые слова Фредера, сколько странный тон его голоса.
— Мне он больше не нужен, Фредер, — мягко сказал он, наконец.
— Отчего, отец?
— Мне не нужны люди, теряющиеся, когда им что-нибудь говоришь.
— Может быть, он был болен, отец… Заметил ли ты выражение его лица? Может быть он испытал огорчение от человека, которого любит…
— Может быть. А может быть и просто не выспался после веселой ночи в «Иошиваре» или каком-нибудь другом притоне. Ты, Фредер, смотришь на вещи с совершенно неправильной точки зрения. Эрнст Геймердинг был моим первым секретарем. Он получал в 8 раз больший оклад, чем мои младшие секретари. Это обязывало его быть в 8 раз работоспособнее, чем они. Если он не исполнил этого естественного требования, то ему только остается уступить место более достойному. Не пройдет и двух недель, как мой пятый секретарь займет его место. Еще три недели — и четверо его помощников окажутся излишними. Таковы люди, которые мне нужны, Фредер.
— Оттого, что они сберегают жалованье четырех чиновников?
— Нет, Фредер, — оттого, что они обладают единственным преимуществом человека над машиной.
— В чем оно заключается, отец?
— В том, что человек способен испытывать удовольствие от процесса работы, — ответил Джо Фредерсен.
Фредер молчал. На его губы легла горькая усмешка. Джо Фредерсен пристально посмотрел на сына.
— Отчего ты так интересуешься судьбой Эрнста Геймердинга? — спросил он.
— Оттого, что он человек, — глухо ответил Фредер, — и оттого, что я чувствую к нему сострадание.
— Сострадание к бездарным — жестокость в отношении одаренных, — сказал Джо Фредерсен.
Фредер покачал головой. Этот жест означал не отрицание, а только полное непонимание.
— Может быть, с более возвышенной точки зрения ты и прав, отец. Но я видел человека, лицо и движения которого навели меня на мысль: так выглядят люди перед тем, как лишить себя жизни.
Фредер остановился и посмотрел отцу в глаза.
— Если завтра утром, — продолжал он, — тебе сообщат, что этот человек наложил на себя руки, — тебя не потрясет такое известие?