Меж двух миров
Шрифт:
Вещь, исполненная Берлиозом, искрилась сладостностью и совершенством. Сначала нам показалось, будто зазвучали колокола маленькой сельской церквушки… вот и сама она возникла у нас перед глазами! По горному склону к ней спустилась свадебная процессия. Люди вошли в церковь, и тут мы услышали точную имитацию звуков церковного органа: на протяжении всей церемонии бракосочетания они лились тихо и мягко. Затем процессия вышла из церкви и снова вернулась в горы.
Закончив пьесу, Берлиоз с помощью других духов вновь перестроил инструмент и начал играть уже в привычном регистре, но попрежнему с закрытой крышкой. Затем один за другим нас посетили несколько духов. Каждый из них говорил на
Появлялись и другие гости из иного мира: они переводили эти речи, обещали нам помощь в деле «психического исследования» и указывали, с какими людьми нам следует вступить в контакт. После сеанса мистер Шепард впал в такое изнеможение, что вынужден был удалиться для отдыха».
Согласитесь, своеобразный отчёт — куда там Безумному Шляпнику с его выходками! От таких откровений самые горячие поклонники спиритизма могут лишиться дара речи. Похоже, подобные восторги экзальтированных поклонников в конечном итоге и лишили Джесси Шепарда шансов на широкое признание.
Впрочем, почему же, как раз признанием-то медиум обделён и не был — его принимали в самых высших кругах, и везде он производил самое потрясающее впечатление. С огромным успехом прошли его концерты во дворце Камберленд (Гмунден, Австрия), организованные герцогиней Камберлендской, сестрой русской императрицы. Послушаем Лорица Вольдемара Тоннера из Гааги, чьё свидетельство было опубликовано журналом «Light» 17 марта 1894 года:
«Я также бывал на концертах мистера Шепарда в Камберленде и не скоро смогу забыть то впечатление, что произвёл он на свою коронованную аудиторию. Сначала комната, в которой расположились зрители, была ярко освещена лампами и свечами, но её королевское высочество герцогиня Камберлендская предложила мистеру Шепарду уменьшить яркость света. Повидимому, она почувствовала, что столь назойливое освещение помешает восприятию музыкальных произведений, которые нам предстояло услышать.
Все лампы были погашены, и концерт прошёл лишь при двух свечах. Думаю, ради столь необычного случая никто не стал бы возражать и против кромешной тьмы, потому что никогда прежде не собирал вокруг себя Шепард столь благородную и умную аудиторию. Во время исполнения медиумом одной из вокальных партий герцогиня Ганноверская, сидевшая рядом с его высочеством герцогом Саксонским и Альтенбургским, не удержалась и вскочила с места. «Никогда в жизни не слыхала ничего подобного!» — воскликнула она.
Королева Дании, сидевшая непосредственно за спиною медиума, заявила впоследствии, что пьеса была исполнена явно в четыре руки, а не в две…»
Почему бы и нет? Тот, кто способен играть на вообще закрытом инструменте, всегда может пригласить свободного духа для участия в очередном дуэте! Но Шепард ведь не только играл, он ещё и пел — причём басом и сопрано. Вот что писала об этом 14 марта 1884 года «Дагблад», одна из ведущих европейских газет:
«Внезапно, в момент экстатического подъёма, бас вдруг перешёл в сопрано, но не сорвался на визгливый фальцет, который так часто раздаётся сегодня с театральных подмостков, а сохранил чистоту и наполненность во всём диапазоне. Словно сверкающие перезвоны разлились по комнате, создав единую, необычайно впечатляющую гармонию. Звуки фортепиано вознеслись фортиссимо, напомнив громовые раскаты, но голос певца и их превзошёл по силе: будто небесный глас провозгласил: «Exelsior!» — и все мы,
Действительно, стоит ли? Тем более, что за это можно и поплатиться. Генри Киддл, главный инспектор школьного образования Нью-Йорка, в доме у которого Шепард провёл в общей сложности год, вынужден был подать в отставку после того, как публично заявил, что верит в шепардовских «духов». Киддл имел неосторожность признать, что собственными ушами слышал игру Моцарта (экспромтом исполнившего неизвестную симфонию), философские лекции Аристотеля, а также не вполне понятные ему выступления на греческом, древнееврейском, халдейском и арабском языках. Все расценили это признание Киддла как чистейшей воды безумие.
Похоже, Шепард и сам стал постепенно осознавать, что зашёл слишком далеко. На концерты свои он стал приглашать теперь лишь самых близких друзей, и собрания эти теперь всё более напоминали тайные сходки. Наконец, Шепард полностью отошёл от спиритизма, изменил имя и превратился во Фрэнсиса Грирсона. Автор статьи в сборнике «Писатели ХХ века» считает, что сделано это было, чтобы «у публики не возникло впечатления, будто литературная деятельность для него — не более, чем хобби». Но даже в этом случае он под другим именем мог бы продолжать свои загадочные концерты…
Нет, с музыкой всё было кончено. Более того, никто даже не подозревал о том, что Фрэнсис Грирсон имеет какое-либо отношение к спиритизму, вплоть до 1921 года, когда он опубликовал памфлет по поводу «психофонных посланий». Тут только «Писатели ХХ века» запоздало спохватываются: «Грирсон очень интересовался разного рода «психическими явлениями», — читаем мы. — Обладал ли он сам медиумическими способностями, остаётся неясно». Что называется, не в бровь, а в глаз.
Но куда более абсурдно и несправедливо, чем даже эта реплика, выглядит тот факт, что человеку, обладавшему редчайшими музыкальными и литературными способностями, суждено было закончить жизнь в ужасающей нищете. Что ж, Джесси Шепард (он же Фрэнсис Грирсон) никогда не верил в логику: «Интуиция и чувства управляли им, в них он черпал творческую энергию», — утверждает тот же сборник.
Никто так и не смог разгадать тайну жизни этого необыкновенного человека. Заметки о нём Ги Эндора в книге «Король Парижа» скорее сгущают, нежели рассеивают туман. Оказывается, усомнившись в целесообразности продолжения музыкальных опытов, Шепард обратился за советом к самому Александру Дюма. «Это был юный красавец-гигант, — пишет Эндор, — с огромными кистями, покрывавшими каждая по полторы октавы. Не зная нотной грамоты, он способен был на чарующие импровизации и обладал голосом — также нетренированным, но столь завораживающим, что артистическая Европа на концертах его застывала в немом изумлении. Коронованные особы одна за другой становились его поклонниками. Графини толпами влюблялись в этого юного американца, сиявшего красотой ковбойского кольта…» Впрочем, о духах и медиумизме в заметках Эндора мы не находим ни слова.
«… Дюма смущённо признался, что плохо разбирается в музыке».
«Но я в ней тоже не разбираюсь, — воскликнул Шепард. — Впервые в жизни увидев фортепиано, я просто сел за него и заиграл! Почему, как? Не знаю. И боюсь узнать правду…»
Встреча эта произошла, судя по всему, в 1869 году. 1927 год застал постаревшего, опустившегося Джесси Шепарда в Лос-Анджелесе. Его великий роман «Долина теней», подписанный псевдонимом «Фрэнсис Грирсон», всеми позабытый, пылился на складах. Его импровизации, никем не записывавшиеся, оказались потерянными для потомков.