Меж двух огней
Шрифт:
– Вот как? – презрительно усмехнулся Штайлман. – А не пойти ли тебе пожрать в другое место? Меня может стошнить, если придется слишком долго смотреть на тебя.
– Валяй, – сказал Обри и взял вилку. – Только постарайся не забрызгать ничего на моем подносе.
Штайлман задрожал от гнева, услышав презрительную насмешку в голосе молодого человека, и сжал кулак. Стеннис, похоже, был сбит с толку. Илюшин пристально наблюдал за происходящим. Он не проявлял себя в деле так активно, как Штайлман, и часто в обсуждениях примыкал к более осторожному Стеннису – но был не менее порочен, чем Каултер и Штайлман. Они
– Хочешь, чтобы я вбил твою задницу промеж ушей, сопляк? – прорычал Штайлман.
– Нет, – Обри собрал вилкой несколько зеленых бобов, медленно прожевал их и проглотил. – Я просто сижу здесь и ем. И потом, я подумал, что тебе интересно будет услышать, как дела у Джинджер Льюис.
– Какое мне дело до этой нахальной сучки? – Штайлман оскалился, поскольку глаза Обри наконец загорелись. – Ну, задала она мне трепку за то, чего я не делал, и что с того? Всегда так бывает. Говорят, что она чуть не подохла из-за неполадок в собственном ДДД. Ну, от такого «главстаршины», как она, я примерно такой глупости и ждал.
– Вообще-то, – голос Обри сначала чуть завибрировал, но, сцепившись взглядом со своим врагом, он заставил себя говорить ровно, – у нее все скоро будет отлично. Доктор Райдер говорит, что она выйдет из госпиталя примерно через неделю, раз выздоровление идет так быстро.
– И какого черта тебе надо?
– Да я подумал, ты захочешь узнать, что тебе все-таки не удалось убить ее, – сказал Обри обычным тоном, но довольно громко.
Слышно было за каждым столом. Все удивленно повернули головы на звук. Большинство присутствовавших в столовой мужчин и женщин давно пришли к тому же выводу, но ни один из них и не думал, что кто-нибудь (особенно Обри Вундерман!) осмелится высказать обвинение вслух.
Штайлман побледнел, не от страха, а от ярости, и вскочил на ноги. Обри положил вилку и тоже поднялся, отступив от соперника на шаг, но не отводя от него глаз, и его улыбка больше не была холодной и насмешливой. Она была угрожающей и полной ненависти, и Штайлман затрясся, как взбешенный бык.
– А не широко ты раскрываешь свой дурацкий рот? – зло сказал он. – Надо бы тебе его заткнуть!
– Я просто сказал то, что думаю, Штайлман. – Обри старался говорить спокойно, внимательно наблюдая за громилой. – Конечно, все остальные тоже думают об этом, не так ли? И когда Шоуфорт или Каултер расколются, а они расколются, Штайлман, – все узнают, что так все и было. А еще они узнают, что большому ублюдку Рэнди Штайлману не хватило духу самому разделаться женщиной. В чем дело, Штайлман? Испугался, что она надерет тебе задницу, как боцман когда-то?
Штайлман уже не был бледным. От гнева он побелел как бумага, им овладело страстное желание уничтожить этого несносного маленького поганца. Он был слишком разгневан, чтобы думать о множестве свидетелей вокруг. Но даже если он и отдавал себе в этом отчет, возможно это уже не имело для него значения.
Ал Стеннис с ужасом наблюдал за происходящим. В отличие от Штайлмана, он еще мог соображать – и понимал, что произойдет, если Штайлман нападет первым. Обри не произвел ни одного угрожающего движения, даже словами не выразил никакой угрозы. Если Штайлман изобьет его перед всеми этими свидетелями, да еще после предупреждений, которые он получил, он отправится на гауптвахту и останется там до конца операции, а это могло легко привести к провалу всего плана побега, особенно теперь, когда Шоуфорт и Каултер уже под подозрением. Стеннис понимал это, но ничего не мог поделать. Он просто сидел с отвисшей челюстью и смотрел, как их план разваливается на куски.
Рэнди Штайлман взревел от ярости и, зверски скривившись, ринулся вперед. Его пальцы потянулись к горлу Обри, чтобы разорвать, задушить… как вдруг он вскрикнул от боли, поскольку точно рассчитанный удар ногой пришелся ему прямо в живот. Он отлетел назад, опрокинув два пустых стула, и упал на колени. Справился с дыханием и впился взглядом в худенького старшину, не в силах поверить в то, что произошло. Потом он замахал руками, отшвырнул от себя стулья и снова ринулся на Обри, на этот раз прямо с колен.
Молниеносный удар Вундермана угодил Штайлману в лицо еще до того, как тот поднялся. Энерготехник снова упал, взвыв от боли, потому что у него сломался нос и вылетели два передних зуба. Он выплюнул зубы и кровь, посмотрел на них в удивлении и ярости, а Илюшин, не выдержав, тоже взревел и рванулся к Обри. Но это движение закончилось так же внезапно, как и началось: он замер, задыхаясь от боли, поскольку его шею охватил стальной зажим. Одну его руку завели за спину так, что она тыльной стороной ладони оказалась прижатой к его же лопатке, чье-то колено уперлось ему в спину, и глубокий, холодный голос загремел у него над ухом.
– А ты держись подальше от них, дорогой, – мягко, почти нежно сказал Горацио Харкнесс, – или я сломаю твою долбаную спину, понял?
Илюшин побледнел, выгибаясь от боли в локте и плече. Как и Штайлман, он был хулиганом и садистом, но не кретином… и он знал репутацию Харкнесса.
Никто не обратил внимания на Илюшина с Харкнессом. Все глаза были устремлены на Штайлмана и Обри. Энерготехник снова поднялся на ноги. Лицо его было испачкано кровью из носа и разбитого рта. Он встряхнулся и провёл тыльной стороной ладони по подбородку.
– Сейчас ты подохнешь, сопляк! – свирепо сказал он. – Я оторву тебе голову и сломаю тебе шею!
– Валяй, – сказал Обри.
Он чувствовал, что сердце его бешено колотится, глаза заливал пот. Он боялся, поскольку знал, как ужасно все это может закончиться, но он уже был неподвластен своему страху. Он использовал свой страх как учили его Харкнесс и ганни Хэллоуэлл: позволяя обострить реакции, но не разрешая управлять собой. Он был сосредоточен так, как никогда не светило Рэнди Штайлману, и ждал следующей атаки противника.