Меж трех времен
Шрифт:
Оставшись в одиночестве, Кузьминкин прошлепал босыми ногами к окну и долго курил, глядя на залитый лунным светом лес, ругаясь про себя последними словами, — невероятно жаль было расставаться с прекрасной сказкой, с волшебным царством, которому вскоре предстояло растаять, как мираж, вернув к серым будням…
3. Время интеллигента
Кузьминкину удалось немного поспать, но проснулся он не сам — разбудило весьма неделикатное потряхивание за плечо. Открыв глаза, он увидел бодрого
— Ну? — шепотом рявкнул Мокин. Все еще отмаргиваясь, протирая глаза, Кузьминкин выбрался из постели и, конфузливо косясь на девушку, принялся натягивать брюки.
— Кончай одеваться! — шепотом распорядился Мокин. — Успеешь! Ну?
Глядя ему в глаза, Кузьминкин медленно, размашисто покачал головой. На пухлощеком лице шантарского Креза изобразилась прямо-таки детская обида, разочарование, неподдельная грусть. Прекрасно его понимая, Кузьминкин уныло пожал плечами.
— И никакой ошибки? — с надеждой поинтересовался наниматель.
— Увы… — сказал Кузьминкин кратко. Молчание длилось всего несколько секунд.
— Что ж ты тогда сидишь? — тихо прикрикнул Мокин. — Натягивай в темпе портки, и пошли устраивать панихиду с танцами… Юль!
Юля преспокойно достала из ридикюля небольшой черный пистолет и клацнула затвором. Безмятежно усмехнулась:
— Слава богу, нарвались на джентльменов. Не стали лазить девушке под платье, а хитрая девушка под платье плавки натянула и вместо прокладок засунула нечто другое… Шеф, ножик не забыли?
— Специально со стола стащил, как просила… — Мокин подал ей серебряный столовый нож.
Девушка, примерившись, не без труда распорола подол платья, нижние юбки, передала нож Мокину:
— Мне самой сзади резать неудобно…
Мокин завозился, шепотом ругаясь под нос, полосуя туповатым ножом плотную ткань. Когда Кузьминкин застегнул последние пуговицы на штиблетах. Юля уже отбрасывала обрывки в угол, являя собою предосудительную картину: косо откромсанный подол едва прикрывал бедра, открывая стройные ноги в высоких женских ботинках так, что любого настоящего современника государя-освободителя неминуемо хватил бы удар при виде этакого шокинга.
— Это зачем? — непонимающе уставился Кузьминкин.
— Затем, — исчерпывающе объяснил Мокин. — Да брось ты бабочку, без нее обойдешься… Пошли!
Он первым выскочил в коридор. Сторожко прислушался, махнул остальным рукой.
Лакей вывернулся из-за угла неожиданно — увидел Юлю в новом обличье и застыл, держа перед собой овальное блюдо с аппетитным жареным гусем. Девушка метнулась мимо Кузьминкина, как молния, крутанувшись в каком-то невероятном выпаде, выбросила ногу. Блюдо с гусем полетело в одну сторону, детинушка, потеряв на лету парик, — в другую. Еще в полете Юля с тем же проворством добавила ему носком ботинка под нижнюю челюсть.
Прежде чем ушибленный успел опомниться,
Пленник застонал, зашевелился. Юля тут же уселась ему на грудь, продемонстрировала пистолет и медленно прижала дуло к виску. Тихонько посоветовала:
— Молчать, козел, мозги вышибу!
— Видал? — гордо сказал Мокин, подтолкнув Кузьминкина локтем. — Все думают, что это молодая женушка или телка, хрен кто просечет, что это секьюрити…
— Он присел на корточки: — Ты, выползок! Сколько народу в доме?
— Ну, это… — пробормотал пленный, косясь в сторону упершегося в висок дула. — Барий со студентом, Витька, напарник мой, Дуня… Филимон при конюшне… В дом ему не положено…
— Никого больше?
— Бля буду…
— Оружие есть?
Пленник попытался мотнуть головой, но наткнулся виском на дуло, замер, и, боясь лишний раз шевельнуться, прошептал:
— Да никакого…
— Ну смотри у меня… — сказал Мокин. — Если что, вернусь и кишки через рот вытяну…
Лакея тщательно связали разодранными на полосы простынями, одну скомканную полосу надежно вбили в рот и уложили хорошо упакованного пленника на кровать. Мокин поднес ему к носу кулачище:
— Лежи смирнехонько, как невеста перед брачной ночью, сучий ты потрох… Пошли!
Он забрал у Юли пистолет, сунул Кузьминкину ворох длинных лент — бренные остатки накрахмаленных простыней — и первым ринулся в коридор. Лоб в лоб столкнулся с Дуняшей — она успела по инерции пролепетать:
— Барин просят к завтраку пожаловать…
И буквально через минуту очутилась рядом с лакеем, столь же тщательно спутанная, с кляпом во рту. Мокин похлопал лакея по лбу:
— Цени мою доброту, валет, — тут тебе и постелька, тут тебе и девочка, отдыхай, как фонбарон…
…На цыпочках подойдя к двери столовой, Мокин заглянул в щелочку, удовлетворенно хмыкнул, подал знак спутникам следовать за собой — и ворвался внутрь с бесцеремонностью бульдозера, держа под прицелом сидящих за столом, дружелюбно рявкнул:
— Здорово, аферисты! Сидеть и не дергаться! Господин статский советник в отставке замер, не донеся до рта серебряную вилку с куском чего-то вкусного. У «беспутного студента» отвисла челюсть. Багловский выглядел еще ошеломленнее.
После секундной паузы второй лакей, выронив высокую бутылку без этикетки, зачем-то пригибаясь, кинулся к боковой двери — и был молниеносно перехвачен Юлей на полдороге, подшиблен ударом пятки под щиколотку, добит ребром ладони по виску.
— Скрути-ка ему, Сергеич, резвы ноженьки, блудливы рученьки, — громко распорядился Мокин, танцующим шагом приблизился к столу и, поведя стволом для убедительности, прикрикнул: — Руки за голову, поганцы! Юль, обыщи…