Между ангелом и бесом

Боброва Ирина

— Да на кой мне твоя репа! Она мне и сырая не нравится, а пареную тем более есть не буду, даже если сама в рот полезет! — Репа выскочила из рук Амината и оказалась у Гучи во рту.

— Вот гадость-то, тьфу! Все забываю, что за словами следить надо. О какой заслонке ты говорил? Меж параллельными, что ли?

— Ты лучше спроси, о каком недоумке я говорю!

— А что спрашивать? Это сынок мой шалит, Аполлоша. Говорят, он первый озорник в Иномирье. — Черт покраснел и отвел глаза.— Вот только случится

если что с мальцом, то не снести мне головы! Непобедимая мне ее отрубит!

— Да, Брунгильда — женщина серьезная, только вот даже такой умный ребенок, как ее сын, с заслонкой не справится. Ее еще мой дед ставил. На века закрывал, чтобы прохода не было. Только ма­ленькую щелочку оставил, с игольное ушко,— для волшебства.

— Да что за проход? — снова повторил вопрос Гуча.— Меж параллельными мирами?

— Параллельные, перпендикулярные, наклон­ные — какая разница! Не в том суть.— Аминат по­смотрел на белые облака и улыбнулся.— Вот видишь облака?

— Вижу.

— Красиво?

— Красиво!

— А если в эти красивые облака на Гризеллиной метле залететь? Как оно будет?

— Сыро,— ответил черт, не понимая, к чему кло­нит отшельник.

— Правильно, будет сыро,— Аминат немного помолчал, глядя на небо.— А теперь представь, что весь мир от самой земли покрыт такими вот красивыми облаками. Жить в облаках, дышать в облаках, любить в облаках…

— Жутко. — Гуча поежился, живо представив такое существование.

— Так вот, тот мир — как облако.

— Что, так же сыро?

— Нет. — Отшельник снова посмотрел на небо, полюбовался пушистыми белыми облаками и вздохнул: — Так же нехорошо. Жить, конечно, можно, но…

— Но жить в облаках, дышать в облаках, любить в облаках… — бормотал Гуча.

На полянку опустились тучки, окружили избушку, сидящих на крыльце мужчин и бутылку с настойкой меж ними. Одежда на собеседниках сразу пропиталась сыростью, борода Амината намокла и потяже­лела а черт, хватив полную грудь густого, словно кисель, тумана, поперхнулся и закашлялся.

— Что это?

— Облака,— просто ответил отшельник.— А ну, брысь отсюда!

Тучки стали беленькими котятами и, обиженно мяукая, бросились врассыпную.

— Ну и кто мог такое сви...

— За словами следи. — Аминат закрыл рот неос­торожному Гуче широкой ладонью. — Устал я уже этого безобразия! Думаешь, легко все это в порядок приводить? А что в мире творится — даже предста­вить боюсь! Вот трактирщик — ну купил жене пояс верности в подарок. Так ведь мало мужику показа­ть он еще и замок навесной на него приспособил. Не смейся, я серьезно — амбарный замок купил. А какой женщине такой подарок понравится?

— Я представляю, как Басенька разъярилась! — расхохотался Гуча.

— Не, ты не представляешь! Вот Альберт мне рассказывал, но такими словами, что я толком не понял!

—

А почему он вдруг невесомым стал?

— Потому что когда у Басеньки устала рука, она сказала: «Чтоб тебя ветром сдуло». Его и сдуло.

—А рука от чего устала? — не унимался смешливый черт.

— Подарком по голове колотить — бельишко само не легонькое, а с полупудовым замком в комплекте совсем неподъемное для женских ручек!

— Насмешил.— Черт помрачнел.— Так ты говоришь, парнишка не мог сам заслонку убрать?

— Нет, точно не мог. — Тут не только сила нужна, но и знание магии. Хотя бы начальное, но необходимо, — объяснил волшебник Аминат.— Интересно, кто 6ы мог это сделать?

— Выходит, что этот мошенник не совсем удрал, — подумал вслух Гуча. — Получается, что он все-таки немного колдун.

— Кто?

— Тентогль. Встречал такого? Сухонький такой мужичонка, с бородкой — описал преступника очевидец событий во Фрезии.

— Тентогль, говоришь?

— Ну.

— Тентогль, — рыкнул Аминат и кинулся в избу. — Тентогль!

Из избушки донесся рокот приближающейся бури и жалобный звон многочисленных склянок.

Гуча дернулся было — посмотреть, что там происходит, но передумал. Волшебники, они народ вспыльчивый, скажут что-нибудь в гневе, а потом и не вспомнят, кого заколдовали и как.

Дверь с треском распахнулась, на пороге появился отшельник в полном походном снаряжении — с посохом, больше похожим на оглоблю, и с сумой через плечо.

— Тентогль, паршивец, — прошипел он и зашагал в сторону леса.

Гуча представил, как эта дубина опустится на голову козлобородого афериста, и поежился. Затем, спохватившись, схватил свою торбу, догнал отшельника и пошел рядом.

— Аминат, ты давно знаком с ним? — спросил он скорее для того, чтобы снять напряжение.

— Давно ли я его знаю? Да всю жизнь, только чем больше его узнаю, тем меньше понимаю. Каждый раз, как только начинаю что-то понимать, мне говорят, что я старый дурак и мне пора помирать. А вместо этого я, видите ли, лезу в его молодую жизнь и коверкаю ее! Я, оказывается, давно уже старая рухлядь, и меня пора на свалку вместе с моими идеалами! Нет, ты представляешь? Этот недоносок смеет называть меня рухлядью!

— И что?

— И снова обводит меня вокруг пальца, как когда-то в детстве!

— Так он твой сын?— Черт даже присвистнул от удивления. — Никогда бы не подумал.

— Я бы тоже. — Аминат вздохнул.

— Да, вечный конфликт отцов и детей. — Гуча помрачнел, предчувствуя, что с Аполлошей ему тоже несладко придется.

— Во, правильно сказал! Он меня в могилу сведет! — согласился отшельник и тут же провалился в свежевырытую квадратную яму.

Гуча лишь чудом не полетел вслед за Аминатом, успел остановиться на самом краю.