Между ангелом и ведьмой. Генрих VIII и шесть его жен
Шрифт:
Король сухо кивнул, и тот начал читать. В его стихах сама королева прощалась с нами, что вызвало у меня глубочайшие страдания — ведь при жизни она ничего такого не говорила, ей не удалось проститься со мной. И поэт, видимо, пытался исправить упущенное, словно знал об этом. Но откуда?
Adieu! [15] Мой дорогой супруг и господин земной! Отныне вам вверяю я любви наш дивный сад, Где15
Прощай! (фр.)
Adieu, лорд Генрих, и adieu, возлюбленный сын мой, — Да укрепит Господь ваш дух и ниспошлет вам славу…
Каким-то непостижимым образом от одного его вида и голоса я обрел удивительное успокоение. Причиной тому послужили не слова элегии, а проявление всеобъемлющего понимания и сочувствия. Их, вероятно, я встретил впервые в жизни.
— Кто это? — спросил я, склонившись к Маргарите, которая обычно знала имена и титулы.
— Томас Мор, — прошептала она, — адвокат.
В тот вечер, собираясь ложиться спать, я чувствовал себя как никогда ослабевшим и усталым. Давно стемнело. Скудный дневной свет уже иссяк, когда мы покинули аббатство.
Возле моей кровати стоял ароматный поссет [16] . Я улыбнулся. О нем, наверное, позаботилась няня Льюк, она по-прежнему не забывала меня, хотя я уже вышел из-под ее опеки. Я взял кубок. Напиток был еще теплым. В нем явственно присутствовали мед, вино и какие-то травы…
16
Горячий сладкий напиток из молока, сдобренный пряностями и вином.
Я уснул. И увидел странный сон. Мне приснилось, что я играю в глубине Элтамского сада и ко мне идет королева, улыбающаяся и здоровая, как во время нашей последней встречи. Она протянула ко мне руки.
— Ах, Генрих! — воскликнула она. — Я так рада, что вы будете королем!
Она наклонилась, чтобы поцеловать меня. Я вдохнул розовый аромат ее духов.
— И красивым королем! Таким же, как мой отец! У вас родится дочь, вы, следуя его примеру, назовете ее Елизаветой…
Я расправил плечи и, по волшебству сна, вдруг оказался гораздо выше матери, гораздо старше ее, хотя сама она почти не изменилась.
— Останьтесь со мной, — попросил я.
Но ее фигура начала таять или удаляться… Я не понимал, что происходит. Мой голос сорвался на отчаянный крик:
— Пожалуйста!
Но ее облик уже странным образом изменился, и матушка обрела черты незнакомой женщины с бледным овальным лицом.
— Королям надлежит вести себя по-королевски.
Она истерически расхохоталась. А потом исчезла.
Я проснулся с колотящимся сердцем. На мгновение мне показалось, что в спальне кто-то есть. Я отвел в сторону край полога.
Никого и ничего, кроме шести светлых квадратиков, нарисованных лучами лунного света, которые проникали через разделенное рамами окно. Но ощущение того, что мать рядом, сохранилось…
Я опять откинулся на подушки. Неужели она действительно приходила ко мне? Нет. Она умерла. Умерла. Сегодня ее опустили в могилу. Позднее отец воздвигнет на том месте памятник. Так он сказал.
Понимая, что никто не услышит и не остановит меня, я заплакал… С этими слезами закончилось и мое детство.
VIII
Очередная перемена в моей жизни совпала с достижением зрелости. И это было весьма кстати.
Покинув Гринвич, мы переехали в шикарный, заново выстроенный отцом Ричмондский дворец, где намеревались провести несколько месяцев, дожидаясь теплых дней и уделяя должное внимание государственным делам. Всякий раз, приезжая в Ричмонд, я замечал нечто новое. Сейчас я увидел отполированные деревянные полы, настеленные по приказу отца. Я счел его решение превосходным. Да и новые стенные панели, скрывшие старомодную и грубую каменную кладку, придавали покоям очень уютный вид. Все это скрасит нам ожидание весны.
Голые ветви деревьев еще коченели на морозе, когда отец вызвал меня к себе в рабочий кабинет — так он называл небольшой, облицованный деревянными панелями альков. Там был и камин, хотя огонь в нем, как обычно, еле тлел. Я всегда потеплее одевался, когда получал сообщение, что король желает видеть меня.
Услышав, что я вошел, он едва кивнул. Все его внимание сосредоточилось на ворохе документов, разбросанных по старому поцарапанному столу. Понять, для чего он предназначен, было бы трудно, если бы не стоящий на нем письменный прибор. Я молча ждал, когда отец соблаговолит заметить мое присутствие.
— Очередные жалобы проклятых бродяг! — наконец неодобрительно проворчал он и, тряхнув головой, взглянул на меня. — А что на сей счет думаете вы? Более того, что вам известно об этом?
— О чем, сир?
— По поводу этих законов о бедных!
— Каких именно?
Законов о бедных у нас хватало с избытком.
Король поднял руку и показал на свое ухо.
— Тех, что пресекают деяния шарлатанов и гадалок? После второго нарушения им отрезают ухо. А после третьего они вовсе лишаются ушей.
Мне вспомнилась валлийская гадалка на свадебном пиршестве Артура. Интересно, удалось ли ей избежать наказания? Отец тем временем продолжал:
— А если прорицатель имеет духовный сан и заявляет, что он свидетель божественных откровений? Как быть тогда?
— Все будет зависеть исключительно от того, какова суть его прозрений, — ответил я саркастически.
Король одобрительно кивнул.
— Вы удивляете меня, — добавил он язвительно. — Я мог бы подумать…