Между честью и истиной

Аусиньш Эгерт

– Да, сталинские репрессии тридцатых, - кивнул Дейвин, - мне рассказывали. Марина Лейшина, есть такой человек в Санкт-Петербурге. Но Женька, откуда такое сходство? Сталин же не из правящей семьи. Или...
– Дейвин вдруг понял сходство окончательно, - или первым диктатором был тот самый император? Николай?

Женька мрачно вздохнул.

– Знаешь, Дэн... никогда не думал, что скажу тебе это, но с этим вопросом тебе лучше дойти до моей матери. Только так не спрашивай. Для начала выясни, что такое диктатура вообще. И если ты с ней

будешь встречаться, то передай еще раз, что мы ждем ее в гости. Я уже писал, но она вопрос замяла.

Вернувшись в Приозерск утром, да Айгит написал Инне Ревской на имейл и попросил ее о встрече. Через три часа получив в почту "приезжайте сегодня", время и адрес, он посмотрел на календарь и поморщился, увидев субботу. Поездка на машине отменялась: ползти улиткой до таможни у графа не было времени. Между зачистками подвалов и коммуникаций в городе перерывы делались не больше трех суток, так что все свои частные дела ему приходилось укладывать в один короткий зимний день. Дорога оставалась одна - через зал Троп. Прыгать до Иматры пришлось в четыре приема, а потом еще пешком топать от реки до Кондитории. Но когда Дейвин добрался до места встречи, маленький эспрессо Инны Ревской еще не успел остыть.

Он поздоровался, махнул официанту и, не дожидаясь, пока тот подойдет за заказом, спросил:

– Инна Владимировна, что такое диктатура?

– Быстро учитесь, - она качнула головой и повернула чашку на блюдце.
– Я предполагаю, материалы вы уже посмотрели сами и успели запутаться, так?

– Не вполне, - признался Дейвин, указывая официанту на два фото в меню, выглядящих убедительнее других.
– Я консультировался у Жени по другому вопросу, кстати, он и Марина приглашали вас в гости. Во время разговора с ним я сам для себя связал две формы правления и удивительно похожие их результаты. И когда я задал вопрос, почему царствование Николая Первого не диктатура, а такое же по стилю правление Иосифа Сталина - диктатура, он сказал, что с этим лучше к вам...

– Понятно, - кивнула она и отодвинула пустую чашку.
– Что же, слушайте. Диктатуру можно определить по четырем признакам, - в голосе Ревской послышалась еле заметная усмешка, - причем два будут от левых идеологов, а два - от правых.

Дейвин аккуратно подвинул на столе тарелку со своим десертом, поставил локоть на край стола и оперся виском на ладонь.

– Что, уже запутались?
– спросила Инна Владимировна.

– Знаете, да, - признался граф.
– Левые, правые...

– Ничего сложного, правые защищают собственность и приватность, а левые - человеческое достоинство и право на жизнь.

– Но оно же не существует в отдельности!
– Дейвин в отчаянии прикрыл лицо рукой.

– Существует. В условиях производственного мышления, в рамках которого человек или владелец производства, или его часть, и третьего не дано.

– Я не понял, Инна Владимировна. Не понял, но запомнил.

– Граф, запомните

еще два слова: кодекс Наполеона. И не поленитесь его прочесть.

– Наполеон? Тот самый, который проиграл военную кампанию в России?

– Именно этот, да.

Дейвин спрятал подальше глубокие сомнения в том, что правитель, бездарно проигравший войну и пустивший чужие войска на свои земли, мог написать что-то хорошее, и ответил:

– Хорошо, спасибо, я запомнил и прочту. Но что же диктатура?

– Это форма власти, отличающаяся от прочих по четырем признакам, - Инна Ревская ненадолго задумалась.
– Хотя для вас, наверное, по пяти.

– Для меня? Лично для меня?
– уточнил граф.

– Нет, для любого сааланца, у вас же, насколько я поняла рассказы сына, общество сословное.

– Да, правильно, в Аль Ас Саалан общество состоит из трех сословий.

– Ну так вот, диктатура возможно только в обществах, в которых сословия уже упразднены.

Дейвин зажмурился, встряхнул головой, собрался и храбро обратил взгляд на собеседницу.

– Это форма правления для несословных обществ, я понял. Слушаю дальше, Инна Владимировна.

– Начну с двух признаков от правых. Первый: диктатура начинается не ради денег, хотя от них редко кто отказывается. У любой диктатуры есть две движущие силы: осознание правящей группой, хунтой, ее тотальной нелегитимности и страх разоблачения. Вторым признаком диктатуры будет то, что правящая группа предпримет заведомо преступные действия по легитимизации своего положения и втянет в них максимальное число рядовых участников, которые разделят ответственность за преступления, но не получат благ.

Дейвин вдруг заметил, что оба его локтя стоят на столе и он держится пальцами за виски. Но все равно кивнул, предлагая Инне Ревской продолжить объяснение. Она кивнула в ответ и продолжила говорить:

– Теперь два признака от левых. Левые первым признаком диктатуры называют массовые репрессии. Пришедший к власти диктатор и его подручные и подчиненные убивают всех, кого не удается оболванить. А вторым они называют специфические социальные изменения в общественном поведении. Население, не ушедшее в оппозицию к диктатуре сразу, поддерживает репрессии, разделяя позицию хунты и не понимая перспектив. Эти изменения можно заметить по обеднению словаря, формирующейся беспомощности, социальной апатии и деградации вплоть до потери чувства времени и других важных бытовых деталей.

– Кажется, понимаю, - сказал Дейвин, чувствуя воодушевление, граничащее с радостью, и опустил руки на стол.

– Вот как?
– Ревская приподняла брови.
– Не поделитесь?

– Мне кажется, Инна Владимировна, что те, кто присоединяется к диктатуре, теряют самостоятельность, а за ней и человеческое достоинство. А те, кто сопротивляется, теряют надежду видеть достойных людей рядом.

Ревская усмехнулась:

– Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.