Между честью и истиной
Шрифт:
"Мы взяли на себя право решать за другого человека, как ему жить. Мы не имели этого права. Мы ошиблись, и..." Разбор заслуг героев был прекрасен своей точностью и краткостью, но Димитри едва уделил ему внимание: гораздо интереснее было, как эти люди будут выпутываться из последствий ошибки, тем более что он сам совершил похожую. Всего через пять страниц в истории появилась вторая ошибка, гораздо более масштабная, как выяснилось еще через три страницы, важная для всей истории и открывавшая ему еще одну грань жизни этих людей. И не только для уроженцев края оно было важно: и для него самого, и для всех саалан, магов и смертных - это была тема взаимоотношений людей со смертью. И это было остро и азартно. Текст состоял из плотно переплетенных намеков и неожиданных признаний, которые хотелось вынуть из истории и унести с собой.
Вернувшись к чтению, еще через страницу Димитри снова опустил книгу, зажав пальцем фразу. Потом посмотрел на фразу снова и понял, что без остального диалога она, пожалуй, ничего не значит, а диалог ничего не значит без всего текста. Улыбнулся, мысленно высказал уважение автору и перевернул страницу. Еще десяток или два страниц он читал, не отрываясь, историю о самой безумной и самой драгоценной в мире игре, игре в жизнь на сцене жизни - и о самом суровом зрителе и критике, смерти, которая сидит в зале в одиночестве и наблюдает за актерами, пока не придет назначенное ею время погасить на сцене свет.
Точно в начале последней трети повествования герой с обложки, тот самый леопард, явился, наконец, в текст. И добросовестно впечатлил читателя собой. Так, что Димитри перечитал страницу, потом вернулся назад еще на одну и снова освежил впечатление от фрагмента. Затем он перешел к следующему абзацу - и пропал, потому что история понеслась вперед сумасшедшим горным потоком, набирая скорость и мощь, выстреливая поразительными признаниями в самое сердце читателя, заметившего, что сражен наповал, только когда его настигал следующий удар... Страниц за двенадцать или около того до заднего корешка он чуть не отбросил книгу, возмущенный хамством героя по отношению к доверившейся ему женщине, удивился себе снова, вздохнул, посмотрел в окно: за окном небо выцвело до белизны, и ветки из черных стали темно-серебряными - и снова вернулся к тексту. Еще один гадкий сюрприз притаился в тексте страниц через пять. Он не стал неожиданностью, как и последовавшее решение героя в предложенных ему обстоятельствах, так что Димитри даже не опустил книги. Но прямо на следующей странице его ждал мастерский удар. И ударом милосердия это назвать было никак нельзя. Это была сокрушительная победа автора над всеми привычными представлениями о благом и должном, если бы они еще остались целы после встречи со всем, что наполняло эту историю до той самой страницы. С нее по воле автора книги селевой поток обрушился с выдуманных автором гор прямо на остатки иллюзий читателя о добре и правде. Это было уже даже почти не больно. Оно просто опустошало и опрокидывало, наполняя взамен утраченных иллюзий чем-то, что давало силы сопротивляться самой глубокой безнадежности и самому безысходному отчаянию. И Димитри шел через последние страницы - без надежд и иллюзий, без страха и отчаяния. Просто шел к концу повествования, перелистывая страницы слегка онемевшими пальцами. Пока не увидел взором сердца, как никогда не существовавший черный каменный леопард, вечно умирающий в шаге от почти достигнутой вершины горы, наступил своей лапой на саму смерть и рассказал князю один секрет. Димитри принял этот дар и решил унести с собой сначала в Ладожский замок, потом домой, а потом - всюду, куда ни забросит его ветер его судьбы.
Он отложил книгу и вздохнул полной грудью, ощущая себя то ли промытым изнутри от грязи и тоски последних лет, то ли наполненным свежим ветром с моря. Всего-то полторы сотни страниц - как немного иногда надо, чтобы по-новому взглянуть на мир и на себя... То, что рассказал ему Айдиш, виделось совсем иначе, чем всего несколько часов назад, когда он вошел в этот дом. И Димитри хотел непременно обсудить услышанное с хозяйкой дома, а особенно - с учетом прочтенной только что истории. Если у нее,
Он покрутил книгу в руках, решил было поставить ее на место, но в эту минуту в двери щелкнул ключ. Полина Юрьевна вернулась домой. Наполненный впечатлением от книги и переживанием текста, он не встал и не вышел к ней немедленно, и пока она шла по коридору в кухню, решил, что, наверное, это и хорошо. Он просто повернул голову и остался сидеть в кресле, держа книгу в руке. Поэтому он увидел... Небо и звезды, спросил он себя, да та ли это женщина? Волосы цвета местного гранита, рост, пропорции - вроде бы те же. Лицо чуть ярче привычного, что и естественно, учитывая краски для лица, разбросанные перед зеркалом в спальне. Но куда она дела приметы возраста, этот местный бич женщин? А еще ее платье глубокого зеленого цвета, в котором она выглядит как горная ддайг... И походка... Она шла, как самоуверенная кошка, королева двора, если женщина на двух ногах может быть похожей на кошку. Увидев его, она, как кошка, замерла почти на целый вдох, потом аккуратно подтянула ногу, завершив шаг, улыбнулась ему ласково и с легкой насмешкой - и сказала:
– Доброе утро.
У него перед глазами прошло не меньше трех отличных реплик, но то, что произнеслось, почему-то не было похоже ни на одну из них:
– Полина... Полина Юрьевна, где вы провели эту ночь?
Она сделала какой-то неуловимый жест головой, выражавший одновременно сарказм, намерение остаться вежливой и недовольство вопросом.
– Ну и что же мне отвечать? Неужели правду?
Это был очень прямой намек на то, что ответ может его не касаться по понятным всем взрослым людям причинам - и этот намек был, разумеется, враньем. Димитри был в слишком хорошем настроении, чтобы раздражаться этим, поэтому только укоризненно наклонил голову:
– Полина Юрьевна! Мы с вами взрослые, - он улыбнулся, - мальчик и девочка. У вас краска осыпалась с ресниц, но совершенно не тронута на губах и веках. Вы не спали всю ночь, но одежда, - он не отказал себе в удовольствии оглядеть ее от шеи до щиколоток и увидеть, как она подобралась и переставила ногу для шага назад, - выглядит не так, как если бы она была снята и отложена. Вы эту ночь провели, может быть, и в помещении, потому что вы не выглядите замерзшей, но совершенно точно не вдвоем с кем-либо. И это была не ночь любви. Кажется. Вот тут я затрудняюсь, и мне интересно. Скажите же мне правду, - он помолчал и снова наклонил голову, выражая вежливую просьбу.
– Пожалуйста.
Хозяйка дома посмотрела на него, округлив глаза, слегка порозовела...
– Вы заходили в обе комнаты?
Он, не дрогнув и бровью, солгал в ответ:
– Нет, только в первую, где библиотека. Наши орлы все-таки наделали у вас беспорядка, мне так жаль...
Она перешагнула через его реплику и прошла в кухню:
– Так тут же был обыск. Хорошо еще, что почти ничего не разбито и книги целы.
Увидев явное "как это хорошо" на ее лице, он понял, что соврать было хорошим решением, и покачал головой:
– Нет, это не обыск. Обыск - это прийти и потребовать показать что-то, а не громить дом, как это делают ваши службы безопасности. Мои соплеменники решили, что это часть кары за провинность, все-таки вам предъявлено очень тяжелое по нашим законам обвинение.
– Выждав паузу и не дождавшись реакции, он продолжил.
– Я взял с полки книгу почитать в ваше отсутствие. Вы сами поставите на место, или я могу сделать это?
Она протянула руку:
– Давайте, я отнесу. Заодно переоденусь, если вы не против подождать пару минут.
Димитри кивнул и протянул ей книгу. Забрав у него томик, она стремительно и бесшумно исчезла, некоторое время шелестела чем-то за стеной, затем вернулась в своей обычной одежде цвета сухой травы или светлого песка и со смытой с лица краской.
– Как вам понравилось то, что вы читали?
– Оно меня, пожалуй, впечатлило. И я бы хотел с вами это обсудить, но вопрос о том, где вы были этой ночью и что может делать женщина, собираясь на ночное...
– он запнулся и поменял формулировку, - ночную встречу так, как собрались вы, если не быть с мужчиной, меня занимает гораздо сильнее.