Между двух стульев (Редакция 2001 года)
Шрифт:
– О, какой милый и странный кандидат! – прозвучал резюмирующий вопль Королевы Цацы.
Все взгляды обратились к Петропавлу.
– Я подумаю, – сказал он.
Стало очень тихо, хоть и до этого было очень тихо.
– У меня испортилось хорошее настроение, – заявил Творец Съездов и лег на землю.
– У него испортилось хорошее настроение! – зашушукались участники съезда в страшной, как смерть, панике.
– Что ж ты делаешь-то, шельмец? – подскочил к Петропавлу Тридевятый Нидерландец – настолько близко, что превратился просто в точку. Однако в точку угрожающую. – Ты ведь ритуал
– Сначала надо объяснять, что принято, что нет… а потом предъявлять претензии, – с благородным металлом в голосе отозвался Петропавел.
– Ну и ежи пошли! – прямо-таки обомлел Ой ли-с-Двумя-Головами. – Всем ежам ежи.
Тридевятый Нидерландец согласился с ним, описав согласие речевыми средствами:
– Я киваю головой. – Он все еще стоял настолько близко от Петропавла, что так и представлял собой точку, компонентов которой (головы, рук, ног) увидеть было нельзя. – Киваю головой и ярюсь. Пусть кто-нибудь напомнит этому Ежу, что тут принято, что нет.
– Тут принято и не принято одно и то же, – охотно взял на себя инициативу Пластилин Бессмертный.
– Понятней не скажешь! – восхитилась Королева Цаца.
– Стало быть, не будучи согласным стать Слономоськой, Еж тем не менее согласен стать Слономоськой, – от фонаря заключил Бон Слонопут, уже просто-таки лежавший возле словесного портрета Слономоськи.
– Что и заставляет нас приветствовать, а также не приветствовать Слономоську в лице и теле Ежа! – не изменил себе Пластилин Бессмертный.
– Интересно, как вы это будете делать – «приветствовать, а также не приветствовать», – не удержался Петропавел.
– Да уж сделаем как-нибудь, – пообещали участники съезда и разделились на две группы: первая из них поприветствовала Петропавла словом «привет», вторая демонстративно отвернулась.
Неизвестно почему у Творца Съездов тотчас же улучшилось плохое настроение – и он принялся бегать кругами, как бы резвяся и играя, потом скомканно попрощался со всеми сразу и укатил в своем роскошном лимузине, крикнув на прощанье:
– Все свободны и счастливы!
Петропавел отошел в сторону с лицом, с которым отходят в мир иной. Не прошло и минуты, как – с выражением свободы и счастья во взоре – к Петропавлу, потирая чьи-то чужие руки, подошел Воще Таинственный.
– Ну, где тут у нас Слономоська? – интимным шепотом поинтересовался он.
– Меня же сначала дрессировать надо, – несколько даже капризно ответил Петропавел и добавил еще более капризно: – Я ведь не готов пока…
– Ну, по этому поводу не беспокойся! – заверил Воще Таинственный. – Мы с Пластилином, между нами говоря, прекрасные дрессировщики.
– Да уж, я помню, – мрачно согласился Петропавел.
– Как это ты можешь помнить? – камерно рассмеялся Воще Таинственный.
– Были попытки… – Петропавлу показалось, что он намекнул на очевидные вещи.
…Оказавшиеся, впрочем, не столь уж очевидными.
– Минуточку, минуточку! – Воще Таинственный вгляделся в Петропавла, как в даль. – О каких это попытках, с твоего позволения, идет речь?
– Ну, как же… – начал было Петропавел и вдруг осекся – эдаким стартовым пистолетом. Воще Таинственный со всей очевидностью не знал об уроках, которые давал Петропавлу Воще Бессмертный.– Простите, – продолжил тогда Петропавел, – что-то я не могу припомнить, при каких обстоятельствах мы с Вами познакомились: в голове, видите ли, все перепуталось… то я Еж, то Слономоська –
– А не было никаких особенных обстоятельств – вот ты их и не помнишь. Просто однажды в ответ на твое заявление о том, что тайное всегда станет явным (а ты любишь такого рода заявления за их… надежность, так сказать!), я вдруг возьми да и возникни перед тобой из ниоткуда – причем с обещанием: дескать, это тайное, я то есть, никогда не станет для тебя явным. Что и подтверждается: ты же до сих пор не знаешь, кто я и откуда я пришел…
Петропавел напряг свою память так, что вспомнил годы жизни фараона Тутанхамона, количество истребленных гугенотов, а заодно и подробности восстания луддитов, но вспомнить эпизода, описанного Воще Таинственным, так и не смог. Данного эпизода не было, не происходило!
– А… когда все это случилось? – осторожно поинтересовался он.
– Да тогда, когда Королева Цаца кокетничала с тобой, надеясь, что об этом не узнает Центнер Небесный, который как раз и летал над вами в виде Грамма. Почему, собственно, он и следит за тобой с тех пор! – Воще Таинственный с участием посмотрел на Петропавла и покачал головой: – В столь юном возрасте такие провалы в памяти – это извините!..
– Я правда не помню ничего, – с ужасом сказал Петропавел. – То есть я помню все. Но другое.
– Ну, в общем, это, конечно, дело твое, что помнить. Наша память – вещь загадочная…
– Да я не о том! А Муравей-разбойник… Муравья-разбойника-то я убивал?
– Гм, муравей… Сыновей Разбойника я знаю, слышал о них. Есть еще Кумовья Разбойника, тоже гадкая компания. Но вот чтобы у Разбойника был еще и муравей…
Ну, что ж… Мир действительно распался – и обломок его, видимо, ударил Петропавла по голове. Его лишили последней уверенности – уверенности в том, что он видел своими глазами. Оказывается, ничего этого не было. И новые имена его старых знакомых… да нет никаких новых имен и старых знакомых нет! Есть имена, напоминающие другие имена, и есть существа, напоминающие другие существа, но ведь между «быть» и «напоминать» целая пропасть! И в пропасть эту бесследно провалился огромный кусок жизни – вот оно как… В конце концов нет имени, которое не напоминало бы другого имени, как нет существа, не напоминающего другого. Что можно на этом родстве построить? Ни-че-го. Но Всадник-с-Двумя-Головами! Он-то ведь практически только что проскакал мимо – эдакий привет из той жизни, в которой тоже не все было понятно, но к которой он, Петропавел, хоть привык… или начинал привыкать.
Опять упав лицом вниз, он изо всех сил замахал руками. Нос на сей раз остался цел, зато грудь Петропавел отшиб изрядно.
– Поразительна все-таки склонность этого Ежа к воздухоплаванию! – восхитился Летучий Жуан, перелетев с земли на ветку высокого тополя. – Он прямо-таки попирает законы природы, бедное животное!..
– Я не животное! – с достоинством сказал Петропавел.
– Защищается! – умилилась Королева Цаца. – Наивный какой… Вы, значит, так и полагаете до сих пор, будто противостояние способно что-нибудь изменить? Не лучше ли плыть по волнам, а, Еж?