Между двух войн
Шрифт:
– Вот ужо всыпят вам, бездельникам, по первое число, – приговаривал Уотертаун. – Надеюсь, с вами ничего не произошло, господа?
Он обратился к нам поверх головы очередного хулигана, которого поднимал с земли.
– Тридцать лет служу здесь констеблем, никогда такого свинства у нас не было. Это все философы со своими новыми идеями. Тьфу.
Окажись поблизости какой-нибудь философ, он немало удивился бы, а может и задумался, в чем же его вина.
Однако Уотертаун считал нужным извиниться, только
Беспорядки во вверенном ему городе были не просто проступком, а выпадом против него лично.
– Спасибо за помощь, джентльмены, – сказал я. – Мы целы. Думаю, теперь мы без труда доберемся до усадьбы.
Из уст констебля вылетела еще пара слов – о современной молодежи и о плохом воспитании. Однако это уже не были целые фразы, а скорее крошки – такие вылетают изо рта человека, который разговаривает во время еды.
– Тогда увидимся утром, – кивнул мне Джоэл.
Его спутник тоже махнул головой в знак прощания.
Не сговариваясь, Линден и Уотертаун построили хулиганов в колонну, после чего обменялись гордыми взглядами.
Еще раз отсалютовав нам, оба офицера повели своих пленников к городу.
– Молодежь-то как распоясалась, а! – говорил констебль.
– Из таких семян и растут всякие беспорядки, – вторил ему Джоэл.
Я сел в седло и подождал, пока Франсуаз сделает то же самое.
– Ты только посмотри на них, Френки, – негромко произнес я. – Воплощение мужского братства. Двое настоящих мужчин, плечом к плечу. А ведь каждый из них отстаивал идеалы, которые другой люто ненавидит.
– Точно. – Франсуаз оседлала своего скакуна. – Твой дружок борется за порядок вообще. А толстяку подавай традиции.
Девушка пришпорила ящера, готовая пуститься вскачь; я удержал ее за руку.
– Повтори, – негромко попросил я.
– Я говорю – одна фишка, когда служишь отвлеченным идеалам, и другая, когда стережешь древний порядок, освященный веками. Если б карты легли чуть по-другому, эти двое перерезали бы друг другу глотки. И каждый из принципа.
Я покачал головой и тронул коня.
– Что? – Франсуаз самодовольно улыбнулась. – Думаешь, если девушка может триста раз отжаться на одной руке, так она полная дура? Но ведь тебя удивило не то, что у меня в голове не только мысли о сексе. Так в чем дело?
Я пожал плечами:
– Я уже сказал, что не знаю. Просто раньше, когда мне доводилось произнести нечто подобное, кто-нибудь отвечал: «Разве?» А кто-то еще добавлял: «Майкл у нас философ. Эй, принесите еще пастушьего эля».
Франсуаз хмыкнула:
– Раз я так хорошо тебя понимаю – значит ли это, что мои акции повысились? Я озадаченно взглянул на нее:
– Разумеется, нет, Френки. Если у девушки такая фигура, что ты не можешь разойтись с ней в дверях, не порвав себе штаны от эрекции – то
– А как тогда выглядят умные?
– Они маленького роста, с темными волосами и в крупных безобразных очках. Они постоянно что-то кричат громким, противным голосом и размахивают руками прямо перед твоим носом. Умные девушки всегда носят с собой пять-шесть книг, а на головах у них такое, что любая ворона отвернется с презрением.
Я отклонил ветку, низко нависшую над дорогой перед лицом Франсуаз:
– Пойми, это закон природы. Либо красота, либо ум. Конечно, каждая бедняжка уверена, что в ней есть и то, и другое, но чаще всего она ошибается дважды. Однако если девушка на самом деле сочетает оба достоинства – это же чудовище, Френки. И бежать от нее надо быстрее, чем от звука свадебных колоколов. Ведь от жены еще можно избавиться, а от такой оторвы – никогда.
Взглянув на свою спутницу, я понял, что моя речь о женской психологии почти что пропала зря. Впрочем, я не сомневался, что Франсуаз все слышала и спрятала каждое слово в памяти, но ее интересовало другое.
– Когда приедем в твое поместье, Майкл, – сказала она, – попробуем разойтись в дверях.
12
Раннее утро застало меня на пути в Беркен. Обычно я встаю довольно поздно, но в эту ночь мне почти не удалось уснуть.
Лес просыпался после ночного сна, веселое солнце поднималось над вершинами золотых деревьев, но я не замечал красоты нового утра.
Когда навстречу на низеньком верховом броненосце проезжал добродушный фермер, я только рассеянно кивал в ответ на его приветствие.
Франсуаз ждала меня у ворот Беркена. Она не может не проснуться раньше меня – просто из принципа.
Девушка грызла травинку с таким мрачным видом, словно этот маленький стебелек был ее злейшим врагом.
– Привет, Френки, – произнес я почти так же машинально, как здоровался с проезжавшими мимо землевладельцами. – Как семья?
– Трех моих тетушек сожрала вивверна, – ответила она. – А две объелись изумрудных бананов и лопнули от обжорства.
– Как мило, – ответил я. – Передавай им привет.
Я совершенно не слушал, что мне было сказано, и пытался это скрыть, поэтому сделал в воздухе неопределенный жест рукой и рассеянно пояснил:
– Ну, им всем.
– Обязательно, – ответила Франсуаз и направила своего ящера следом за моим скакуном.
Я оказался около ворот именно в тот момент, когда гвардейцы Беркена начали их раскрывать. Согласно уставу города, их всегда сопровождал комендант; с ним-то я и собирался поговорить.
Перед городской стеной успел собраться народ. Торговцы и фермеры с тяжело груженными арбами привезли в Беркен свои товары.