Между двух войн
Шрифт:
Седрик, когда ему удалось приподняться на лапах, долго отплевывался, изрыгая ошметки тины.
Рот бегемота оказался, таким образом, занят, Франсуаз же задохнулась от бешенства. Она не стесняется в подобной ситуации давать волю рукам, но не при посторонних.
В результате единственным активным тенором в хоре оказался дервиш.
– Грязная демоница, – буркнул он.
Надо сказать, что единственными по-настоящему чистыми здесь оказались мы с Найваей. Я вошел в астральные Врата, а не
Франсуаз отделалась комьями грязи, которые вылетели из-под Седрика. На ее черной куртке они были не видны. Так что эпитет «грязный» скорее мог относиться к дервишу и гиппопотаму.
– Как ты смела кощунствовать в саду минарета?!
Трудно спорить с тем, что растворить Врата Преисподней возле храма – это оскорбление веры. Но Франсуаз никогда не спорит, она либо не слушает, либо лупит оппонента лицом об стол.
– Ладно вам, дервиш, – бросила она.
В таких случаях я обычно подаю девушке носовой платок, чтобы она могла привести себя в порядок, но мои руки были заняты полуобнаженной Найваей.
Франсуаз бросила на меня бешеный взгляд и присоединила еще одну строчку к списку моих прегрешений.
Затем вынула платок из-за отворота куртки и принялась вытирать заляпанные ноги.
Я передал Седрику Найваю, и он поспешил принять ее. Озабоченная физиономия добродушного бегемота без слов говорила о том, что я не умею заботиться о маленьких девочках.
Дервиш подковылял к демонессе. Он еще не совсем пришел в себя после головокружительного полета.
– Я сказал, что не возьму вас сюда, – вымолвил он голосом, дрожащим от сдерживаемого негодования.
– Вы вообще много болтали, – бросила девушка. – А надо действовать.
Убедившись, что грязь более не мешает мне восхищаться ее стройными ногами, Франсуаз отбросила в топь намокший платок и сказала:
– Нам в ту сторону.
– Нет, – произнес дервиш. – Мы никуда не пойдем, пока все не выясним.
Франсуаз уперла руки в боки и посмотрела на святого отца сверху вниз.
Она обладает удивительной способностью смотреть сверху вниз даже на тех, кто гораздо выше нее. Я полагаю, секрет этого умения в ее непробиваемой самоуверенности.
Девушка взирала на дервиша так, как великан может смотреть на разбушевавшегося крошку полугоблина.
– Ладно, – произнесла она. – Я вам не нравлюсь. Это ваше дело. Но мы пойдем вместе. Жизнь девочки дороже, чем ваши моральные принципы.
С каждым словом ее экспрессия нарастала, так что два заключительных слова она произнесла с таким нескрываемым отвращением, словно речь шла о тараканах или кишечных червях.
– Хорошо, – вымолвил дервиш. – Я скажу все, что давно должен был сказать.
То, как сухо и бесцветно звучал голос святого учителя, выдавало чувства, бушевавшие на самом деле
Глаза Франсуаз вспыхнули, казалось, еще мгновение, и из них посыпятся искры, и займется тростник, и все вокруг охватит вихрь бушующего пламени.
– Только человек с чистой душой может входить в астральный скол, – произнес дервиш. – А тем более вступать в пределы Верхнего болота.
Бегемот Седрик тронулся с места, его толстые лапы громко зашлепали по влажной земле.
Он остановился, лишь когда вместе со спящей Найваей оказался за спиной дервиша. Оттуда он посмотрел на Франсуаз и больше не отрывал от нее взгляда.
Лицо Франсуаз стало мрачным. Было очевидно, что демонесса собирается идти дальше, даже если ей придется для этого снова втоптать в грязь и Седрика, и самого его хозяина.
– Мне известно, что люди сами отдают свои души демонам, – молвил дервиш. – Но это не делает вас менее отвратительными. Недостойно пожирать чужие души. Питаться за счет других. Это непорядочно.
Франсуаз не мастерица вести философические споры.
Мне кажется, причина этого в том, что человек может либо говорить правильные слова, либо что-то делать, и первый же его поступок пойдет вразрез с его речами.
Уж таково свойство идей – они перестают быть правильными, как только перетекают из слов в реальность.
– Неужели вы не видите, что приносите зло людям? – продолжал дервиш. – Даже если этого не хотите. Нельзя лишать человека самостоятельности. Превращать себя в единственный смысл его жизни. Не важно, каковы ваши намерения, все равно вы способны только навредить этой девочке.
Франсуаз тяжело вздохнула.
– Вы все сказали? – спросила она. – Значит, мы можем идти.
Святой учитель посмотрел на нее и понял, что разговор окончен.
Мы находились не очень далеко от границ болота. Твердой земли здесь было гораздо больше, если понимать под этим грязь, в которую мой сапог погружался не глубже чем на пару дюймов.
Солнце, тусклого медного цвета, покоилось на небосклоне; оно никогда не пряталось за горизонтом, но лишь сжималось, становясь меньше в полтора раза, и расцветало вновь.
Основания широких листьев, погруженные в топь, фосфоресцировали, и свет небесный смешивался со светом земным.
– Скоро откроется Мшара, – отрывисто произнесла Франсуаз. – Приготовьтесь.
Демонесса остановилась на мгновение и обернулась, желая убедиться, что все поняли значение ее слов. Прекрасное лицо девушки стало жестким, тонкая струйка огня пробежала по лезвию обнаженного меча.
Шелестение Мшары, Верхнего болота, становилось все явственнее. Между мелколистных цианей Мшары предстояло завершиться обряду очищения.