Между небом и тобой
Шрифт:
Ты подошел поближе и сказал, что у меня алебастрово-синие глаза и что тебе хотелось бы заставить их заискриться, я заявила, что не бывает такого цвета – «алебастрово-синий», а ты ответил с нахальной уверенностью: «Конечно же, не бывает, я просто позаимствовал матовость у алебастрово-белого!»
– Ты и правда, Жо, танцевал в тот вечер как слон в посудной лавке. (Надо же, до чего я беспощадна!) А теперь ты должен мне пообещать…
– Ой, только не проси приканчивать твои сандвичи!
– Слушай, я серьезно. Я хочу быть уверена, что всегда и во всем могу на тебя рассчитывать.
Объясняю, чего мне надо, ты отказываешься, я настаиваю… Уезжать с пляжа неохота, проводим здесь несколько часов, разговариваем мирно, грыземся, целуемся-милуемся.
Дома нас ждут два сообщения на автоответчике, и от этих сообщений вся наша жизнь резко меняется. Первое – от Сириана: он говорит о предстоящей в ближайшее время помолвке, а потом сразу и свадьбе с Альбеной, как же иначе – она беременна; второе – от Сары, настолько растерянной, настолько убитой, что мы даже голоса ее узнать не можем, как узнаем обычно – с первого звука. «Папа, мама, что-то явно не в порядке, я не могу нормально ходить, мы с Патрисом вынуждены прервать маршрут, вылетаем первым самолетом в Париж».
Я в панике. Ты пытаешься меня успокоить: Сару вымотали экзамены, ты займешься ею, как только она вернется. Ты кладешь нашу дочку в отделение, которым руководит твой друг-профессор, лучше врача, чем Тьерри, точно не найти, он быстро ставит диагноз, и небо обрушивается нам на головы. Патрис расстается с Сарой, теперь уже он, естественно, не хочет на ней жениться, крысы всегда бегут с тонущего корабля, ты предлагаешь разрезать его на кусочки, чтобы проверить, насколько хорошо помнишь анатомию, я протестую. Сара никогда больше не произнесет его имени, а мы отменяем свадьбу, аннулируем приглашения.
Патрис возвращается в Политехничку, Сара целых шесть месяцев скитается по больничным палатам, проходит какие-то обследования, ей делают миллион анализов, она пойдет на первый курс в следующем году. Сириан женится, родители его невесты всё устраивают сами, и всё «как положено».
Ох, до чего же тебе хочется, чтоб они отложили церемонию, но живот Альбены округляется слишком быстро, и выбора нет. На свадебных фотографиях раздавленная своей бедой Сара храбро улыбается. Стоя, она опирается на палку, которую украсила белым тюлем и золотистыми блестками. Сидя в церкви рядом со мной на первой скамье, приподнимает рукава и показывает мне свежие татуировки – Федерико и Джульетту. Эти двое никогда ее не предадут.
2 ноября
Я так больше и не видел бутылки с твоим письмом и твоим голосом внутри, Лу. Никогда – до сегодняшнего дня. Теперь там не один, а два листка бумаги: тот самый договор и письмо – мне и нашим детям. Ты запечатала бутылку сургучом. Вот теперь я наконец понял, что ты ставишь мне в вину. Нет, я тебя не предал, но я не выполнил тех своих обязательств. Нарушил условия контракта. У меня кружится голова, я хватаюсь за подлокотники кресла. Нотариус весь в тревоге – нет, не обо мне, он боится, что пропадет его
– Здесь есть врач. – Это я пытаюсь его успокоить, но ему не смешно.
– Сейчас позову ваших детей.
– Нет-нет, не надо, все в порядке. Просто я разволновался, ведь подумайте: в этой бутылке голос моей жены.
Начинающий дурак считает меня законченным дураком, а главное – он считает тебя «покойной»!
Я же прекрасно понимаю, что твой голос исчез вместе с тобой, что не услышу его, открыв бутылку, но все-таки верю, что услышу, как верил отцу, когда он подносил мне к уху раковину и предлагал послушать голос океана. Спиральная раковина устроена по закону золотого сечения, как и пестик цветка, и пирамиды, и соборы… Ты была для меня золотым сечением, Лу. Я исполню твою последнюю волю. Потому что люблю тебя и потому что хочу знать, что ты нам написала. Но ты не права. Наши дети счастливы.
Самые ужасные пациенты – родственники врачей, их труднее всего вылечить. Мало того. Даже самый простой аппендицит не проходит у детей врача без осложнений, а у его родителей непременно будут проблемы с обезболиванием… По себе это знаю. У Сары не рассеянный склероз, у нее орфанное заболевание, у тебя не было синдрома Альцгеймера – была крайне редкая патология, которая сказалась и на памяти. Кто в нашей семье следующий?
Нотариус пошел за детьми. Ох и жизнь меня ждет впереди…Ты отравила мне ближайшие два месяца, любовь моя. Ну а что вообще мне без тебя остается? Двузначная цифра прожитых нами вместе лет и стозначная – случаев, когда мы вместе так весело смеялись.
Вылезаем из такси у лорьянского морского вокзала. Корабль, который островитяне называют почтовиком, а туристы – паромом, выходит из гавани и направляется к Груа. Мои земляки рассаживаются внутри, туристы и дачники занимают места на палубе и глазеют на океан. Море спокойное, корабль не качает. Жаль, я бы порадовался, если бы Альбена то и дело бегала поблевать.
Сара входит в лифт вместе со стариками и беременными, выходит, садится в салоне у иллюминатора, засовывает палку под сиденье. Мужчины пялятся на нашу дочку, она к этому привыкла, ей наплевать на их взгляды, зато им страшно интересны ее длинные светлые волосы, ее дымчатые глаза (ни дать ни взять – топазы), ее облегающий жакет, ее затянутые в джинсы ноги. Она – воплощенная чувственность. Сириан и Альбена поднимаются на верхнюю палубу вместе с толпой туристов. Летом и зимой туристы на Груа бывают двух сортов: любители походов с рюкзаком за спиной, с посохом в руке – и притворщики в новеньких матросских или рыбацких куртках и палубной обуви [35] . Эти последние обычно просиживают весь отпуск в портовом кабаке.
35
Палубная обувь внешне напоминает мокасины, но изначально была предназначена только для носки на судах, поэтому подошва у башмаков делается резиновая – она обеспечивает лучшее сцепление, а верх – из прочной кожи.
Я остаюсь на границе между двумя мирами – на нижней палубе, но снаружи, там, где курильщики. Я бросил это занятие двадцать лет назад, чтобы доставить тебе удовольствие, но сейчас прошу сигарету у какого-то смутно знакомого парня и вот так, ухватившись за натянутый между стойками леер, с бычком в зубах, вдыхаю дым, глядя на море. Жду, когда минуем Курро [36] , потом спускаюсь и сажусь рядом с Сарой. Туристы, которые видят нас впервые, считают, что я слишком для нее стар, и тихо меня ненавидят.
36
Курро де Груа – каменистая отмель в заливе между лорьянским портом и островом Груа.