Между небом и водой
Шрифт:
Мальчик озабоченно почесал за ухом.
– Ну, вообще она про них не говорила никогда. Корвин как-то при мне попытался их расспросить, но папа сразу стал говорить о другом… Мне кажется, что они не любят говорить на эту тему. Не любили, – он вновь отвернулся к окну.
– Как твои уроки? – торопливо спросил Рен, снова закидывая в рот очередную тянучку.
Найрон усмехнулся.
– Вир не хотел со мной возиться, но Мэлон пообещал ему варанга, и папа с ним разговаривал, так что – учит. Только у меня мало что получается. А если начинаю о маме думать, так совсем ничего, – Найрон неожиданно повеселел, – как вспомню его лицо, когда я сказал, что мама меня высшим считала…
– Мама считала тебя высшим?! – Рен изумленно распахнул
– Да. Ну, то есть… она пыталась убедить в этом себя и отца, да и мне так говорила, чтобы успокоить. Чтобы я поверил в себя и у меня хоть что-то начало получаться.
– Ты сам так решил?
– Подслушал разговор дедушки с Виром, – мрачно признался Найрон.
Вспомнив тот вечер, когда дедушка в очередной раз беседовал с Виром о нем, о том, что ему сейчас очень тяжело и надо запастись терпением, Найрон снова задался вопросом. Почему Вир так злился на Найрона и успокоился только после того, как Мэлон твердо пообещал подарить ему варанга? Он что, позавидовал Корвину? С какой стати родители должны что-то дарить ему, если они и так оплачивают его уроки? Почему именно варанга? Найрон раздраженно пожал плечами и вслух сказал:
– Мне кажется, Вир меня ненавидит.
– Вряд ли, – Рен улыбнулся, – со мной он тоже не особо-то ласков. Знаешь, тут дело не в тебе. Он просто сам по себе такой…
– Хм. Его, наверное, в детстве все обижали, вот он и отыгрывается…- Найрон мечтательно улыбнулся, представив, как могли издеваться над Виром его сверстники. Вот бы посмотреть!
Рен в ответ на его предположение вежливо улыбнулся. Найрон раздраженно подумал, что его друг порой слишком уж добр к тем людям, к которым быть добрым не следует. Вот, например, была бы его воля, он бы запретил Виру быть учителем. И тот умер бы с голоду, потому что, наверняка, ничего другого делать не умеет. Да он и учить-то толком не может. Найрон резко захлопнул книгу, лежащую перед ним. Если бы Вир был хорошим учителем, у Найрона все получалось бы намного лучше.
Рен время от времени пытался объяснить ему, как совершить то или иное веление, которое у него самого выходило легко и просто, как вздох, но обычно все заканчивалось неудачей. Правда, Рен был гораздо терпеливее Вира. Он долго объяснял, как делать правильно. Найрон видел, что тот мучается, желая передать ему то, что понимает сам и, не находя слов для этого. Он говорил: "Не знаю, как это описать. Это все равно, что объяснять, как бьется мое сердце или как я дышу".
Найрон бессильно злился, выходил из себя, кричал, что из него действительно ничего не выйдет и остаток жизни он проведет дома, завися от отца, Корвина и младших. Тогда Рен начинал его успокаивать и уверять в том, что уж в школе, куда он обязательно поступит, более опытные, чем Вир, учителя научат его всему. Что через несколько лет Найрон будет со смехом вспоминать свои мучения. Но Найрону так не казалось.
Еще его злили попытки Рена оправдать поведение отца и остальных. Порой у Найрона появлялось желание перестать приходить к нему, но страх остаться совсем одному был сильнее. Тогда он не сможет хотя бы ненадолго забывать о кошмарах, душащих его каждую ночь. Ему снилась изменчивая вода, сковавшая тело, не дающая дышать. Она затягивала на дно и давила на него неподвижной прозрачной стеной. А иногда поднимала со дна, кружила в тягучем водовороте, да так и оставляла, смотреть на пролетающие в небе караваны и высших, не замечающих маленького мальчика, застывшего в бесцветных тисках.
Через три времени после того, как Найрон пришел в себя, дедушка с бабушкой получили шворха с письмом и засобирались домой. Они разговаривали с отцом, но внукам не объяснили причин отъезда. Так что уже второй месяц Найрон оставался с Люцисом и Креей дома. Правда бабушка уговорила отца позволить ему уходить к Рену, заставив младших поклясться, что они ничего не вытворят, пока он будет в гостях.
Вскоре после того, как Найрон начал
Впрочем, Десторы бывали дома редко, не чаще, чем раз в пять дней. Отец Рена – Дэвис, худощавый и высокий, с бледным лицом и такими же жиденькими серыми волосами как у сына, создавал впечатление болезненного и слабого человека. Но когда он начинал говорить о чем-то интересном, его глаза загорались, лицо приобретало розоватый оттенок, а голос становился сильным и уверенным. Найрону понравилось слушать рассказы о его работе в Библиотеке, о других городах. Эсайя была его ровесницей, но выглядела, как совсем молоденькая девушка. Найрону все время казалось, что ей от силы лет пятнадцать: волнистые светлые волосы пушистым ореолом обрамляли ее узкое лицо с большими, будто удивленными, голубыми глазами. Она часто смеялась и шутила, рядом с ней становилось так светло и уютно, совсем как с мамой. Найрон жалел, что она не бывает дома чаще, но в Одорите действительно слишком мало лекарей.
Отец Рена говорил, что стать лекарем способны очень немногие высшие мыследеи, что это редкий дар – уметь влиять на человеческое тело. А еще он сказал, что каждый мыследей, у которого такой дар обнаруживается, в определенный момент принимает решение, кем ему стать: лекарем или гаскером – устранителем Собрания. Потому что этот дар дает способность не только лечить, но и убивать так, что никто не поймет, что это убийство. Найрон и Рен с содроганием спросили у Дэвиса, для чего Собранию устранители. Он ответил, что у любого городского Собрания есть враги, которые скрываются среди обычных людей и хотят причинить вред ему, а значит и всем горожанам, которых оно охраняет. И устранители нужны для того, чтобы найти таких людей, и защитить от них остальных. Правда, на этот вопрос он уже отвечал неохотно, будто сожалея о том, что вообще затронул эту тему. Когда же мальчики стали наперебой спрашивать, что за враги есть у Собраний, как их находят и что будет, если гаскер ошибется, он махнул рукой и, пробормотав, что и так рассказал слишком много, посоветовал им подождать старших классов школы, где им все обязательно объяснят.
– Опять – школа! – выпалил Найрон, когда после разговора они на платформе Десторов играли в редук.
– А кто еще…? – подняв голову от костяных шаров, поинтересовался Рен.
– Мама… Я хотел, чтобы она купила мне учебник о влиянии на воду, а она разозлилась… Сказала, что я не должен дома заниматься по учебникам, что должен дождаться школы.
– Школа, – в голосе Найрона послышалась горечь, – мне туда еще поступить надо. И учиться так, чтобы не исключили. А если опять ничего не будет…
– У тебя все получится, – перебил его Рен и кинул синий шар в фигуру из красных и желтых шаров. Те разбежались в стороны, составив новый рисунок, который давал Рену всего лишь три очка.
– Шесть – девять, – радостно прошептал Найрон. Потом сделал настороженное лицо и внимательно вгляделся в глаза Рену, – ведь ты не поддаешься?
Тот возмущенно помотал головой и передал ему синий шар, улыбнувшись украдкой.
Дни сменяли друг друга. За временем живых дождей пришло время хрупких колонн. Найрон и Рен часами стояли у окна и любовались застывшими струями недавно живой, тягучей воды. Теперь они были неподвижными, возвышались до неба, переливаясь на солнце разноцветными бликами, и постепенно осыпались сверкающими осколками. Караванщики защищали караваны самыми мощными воздушными куполами, а высшие не рисковали летать в это время самостоятельно.