Между небом и землей
Шрифт:
Отогнав от себя грустные мысли, Гермиона решительно вступила в квартиру, несшую на себе отпечаток всех пережитых страхов. От них пора избавляться. Война закончилась. Жизнь наладится. Рано или поздно, но все будет хорошо.
Первым делом Гермиона распахнула настежь все окна, чтобы свежий воздух вытеснил тягостный затхлый запах, витавший в позабытых комнатах. Без магии, находя в этом какое-то странное удовольствие, девушка вытерла пыль и вымыла полы, осторожно собрав все осколки, и уложила в кучу все сломанные вещи с намерением починить их по мере возможности. Гермиону обеспокоила старая тумбочка, которая восстановлению не подлежала – на нее воздействовали каким-то из Непростительных заклинаний, разрушив до основания. Думать о том, что
К вечеру вымотанная работой по дому девушка устало свалилась в кресло. Чувствовать усталость было даже приятно – все лучше, чем постоянный страх, выворачивающий душу наизнанку. Как же это странно – не чувствовать тревоги, не волноваться, быть почти в безопасности… От этого Гермиона отвыкла быстро, но привыкать будет сложнее. Нужно учиться жить в новом мире, который скоро воскреснет, как феникс из пепла, на пепелище разрушенного.
Спать не хотелось, и, отдохнув, Гермиона с удвоенным рвением принялась расставлять вещи из коробки, которую девушка забрала с площади Гриммо – ведь в тот злополучный день, когда Золотое трио вознамерилось пробраться в Министерство, домой оно так и не попало, и все вещи остались там. В большинстве своем в коробке оказались старые школьные книги, какие-то свитки с конспектами, даже носки гриффиндорской расцветки, сломанные перья – словом, хлам.
И тут Гермиона напоролась рукой на острый край странной шкатулки, лежавшей почти на самом дне коробки. Девушка точно помнила, что такой вещи у нее отродясь не было – уж слишком изящная тонкая работа, указывающая на дороговизну шкатулки позолота…
– Наверное, прихватила по ошибке, - вслух пробормотала Гермиона, отставив прелестную вещицу. Она действительно спешила поскорее покинуть перешедший в собственность Гарри особняк, сама не зная, почему – может, потому что видеть ставшего напоминанием обо всем произошедшем Гарри, осунувшегося от постоянного стресса, было слишком тяжело. – Нужно будет отдать Гарри.
Но любопытство все же возобладало, и Гермиона снова взяла шкатулку в руки. Какой-то странный замок, к нему нужен ключ, или… Девушка схватила волшебную палочку – она не отпускала ее ни на минуту, всегда держа при себе, - и прошептала: «Алохомора!». Крышка осторожно откинулась, открывая взгляду Гермионы стопку бумаг и лежавший на них кулон с голубым переливчатым камешком.
Почти сразу же внутри девушки появилось чувство, будто этот кулон был ей странно знаком. Гермиона точно знала, что видит и шкатулку, и украшение впервые. И все же пальцы против воли сжали голубой камешек, от которого исходило странное тепло.
Подивившись внезапному дежавю, Гермиона нехотя отложила кулон обратно в шкатулку. Рука ее дрогнула над стопкой бумаг.
– Я не имею права читать чужие записи, - одернула себя Гермиона. – Или…
Но раздавшийся в комнате резкой трелью телефонный звонок прервал ее размышления, и девушка поспешила взять трубку. Все же такое странное чувство – возвращаться к привычной жизни, к магловским штучкам, к покою и уюту слишком тяжело. То и дело ждешь подвоха, ждешь неприятного известия. Кое-как справившись с плохим предчувствием, Гермиона хрипло каркнула в трубку:
– Да?
Тревога тут же исчезла – звонили родители, узнать, все ли в порядке дома и когда уже можно будет вернуться обратно. Гермионе кое-как удалось уговорить родных переночевать пару дней в гостинице – она понимала, что возвращаться домой еще опасно. Все-таки сейчас тревожное время. Да и порядок навести перед визитом родных не мешало.
После разговора с мамой настроение Гермионы улучшилось, и девушка снова вернулась к своему занятию. Шкатулку она решила оставить напоследок, да так про нее и забыла, расставляя по полкам книги и подолгу засиживаясь над вещами, несшими в себе слишком много воспоминаний – в основном тягостных.
Сжав в дрожавших пальцах баночку бадьяна, Гермиона подавила грустную
О ней тогда никто не думал, да Гермиона и сама о себе думала в последнюю очередь. На первом месте всегда были Гарри и крестражи, дальше – с небольшим отрывом, - шли Рон и родители. А уж потом, где-то там, позади, столпились мысли о ее будущем, о ней самой, о том, что ее ждет дальше. А ведь она так волновалась за своих мальчишек, как мысленно она называла приятелей, не спала ночами, обдумывая, что бы предпринять дальше. Иногда в ее сны, наполненные тревожными видениями о родных и о смертях, свидетелями которым она стала, проникали мысли о Роне – о смешном, веснушчатом, нескладном и таком родном, привычном Роне, который всегда сначала делал все наперекосяк, а потом уже думал, осознавал и неуклюже извинялся – хорошо, если дело доходило до третьей фазы. Пожалуй, определяющее слово – привычка. За все эти годы Гермиона просто привыкла к своему другу, привыкла быть с ним рядом, переживать за него больше, чем за себя и, пожалуй, лидировать, вести его за собой, что сейчас, наедине, мысли об их отношениях казались смешными и нелепыми. Просто друг, просто человек, всегда бывший с нею рядом.
Рон был ненадежен. Он мог оставить ее и сбежать, как поступил тогда, поссорившись с Гарри. За ним Гермиона точно не могла чувствовать себя защищенной. Скорее, это она могла защитить приятеля, ловко метнув в очередного нападающего заклинание. Гермиона всегда была сильной, пока Гарри мучился угрызениями совести и постоянным чувством вины, а Рон играл в героя, пытаясь бороться со своей натурой. Гермиона была среди них самой сильной. Ни намека на слабину. Никаких истерик, хотя было столько возможностей послать все к чертям и уйти, подобно Рону. Никаких слез, хотя плакать хотелось. Гермиона была сильной, потому что того требовали обстоятельства.
А сейчас ей хотелось стать слабой. Но, увы, пока что это невозможно. Нужно думать о будущем, о работе, о том, как бы выстроить новую жизнь на обломках рухнувшей старой. Рациональная расчетливая умница-Гермиона, всегда думающая наперед. Невыносимо скучная тоскливая заучка, все мысли которой заполнены знаниями. Этими никому не нужными знаниями о заклятьях и школьной программе.
Гермиона знала обо всем на свете. Но она не знала одной важной вещи.
Как же ей жить дальше?
Следующим утром девушка старательно улыбалась родителям, наконец-то вернувшимся домой. Прошлую ночь она плохо спала, устроившись на диване в гостиной – видеть свою бывшую комнату было невыносимо тяжело. Промучившись всю ночь мыслями о прошлом, наутро Гермиона проснулась совершенно разбитой. Такое привычное, даже родное чувство – так она себя чувствовала каждое утро несостоявшегося седьмого курса обучения в Хогвартсе. И приклеивать улыбку стало привычно. Привычно собирать растрепанные волосы в хвост, доставать из-под подушки волшебную палочку и делать обход территории. На этот раз Гермиона ограничилась пробежкой вокруг дома, немного взбодрившей ее, и чашкой чая.
Родители, кажется, не заметили подвоха в ее поведении. Улыбались, прохаживаясь по вычищенному дому, сетовали насчет всего случившегося и перезванивали друзьям, интересуясь, все ли у них в порядке.
А перед сном Гермиона почувствовала, как на ее постель присела мать. Джин Грейнджер не сказала дочери ни слова. Просто провела пальцами по ее вечно взъерошенным волосам и начала напевать колыбельную. Сразу же накатило ощущение вернувшегося детства. Гермиона вспомнила, как когда-то босая бежала в спальню родителей и укладывалась в их постель, что-то бормоча о страшных снах, и мать вела ее на кухню за чашкой теплого молока на ночь. И пока Гермиона старательно опустошала кружку, мать гладила ее волосы, напевая эту самую колыбельную.