Между похотью и любовью

Вайс Виктория

— И тебе обо всём сказали? — спросила Вика.

— А какой смысл скрывать. Я даже знаю когда умру, максимум через месяц.

— Это же ужасно.

— Хуже, когда не знаешь. У меня так дедушка умирал от рака. Все скрывали он него настоящий диагноз, говорили, что ерунда, что скоро всё пройдёт, нужно только потерпеть, а он выл по ночам от боли и умолял дать яд, а ему кололи морфий, и говорили, вот смотри, тебе же стало лучше. Он полгода мучился. Это страшно. Не понимаю смысла в этой лжи.

Вика уже несколько дней ловила себя на мысли, что её тянет к Додику, тянет не из сострадания какого-то, а тянет физически, как

влюблённую девочку. Неужели это возможно, влюбиться в человека, который умирает? Оказалось, что возможно. Но она ещё не была уверена в неизбежности того, что должно было обязательно случиться. По всем законам физики, они, как две отрицательно заряженные частицы, должны были отталкиваться друг от друга, и не делиться ядом влюблённости, но все шло к тому, что физикой нужно было пренебречь. Были только две проблемы — Вика за годы вынужденного воздержания слегка утратила навыки искусства любви, а Давид болел той же гадостью, что и она, но только в более острой форме, и по этой причине его мужская сила иссякла, ну по крайней мере признаков жизни, когда они целовались, не подавала.

Вика ничего ему не сказала о своём плане, а просто позвала к себе в палату сестру и попросила её сделать одно доброе дело, положив незаметно ей в карман халатика 500 Евро. Вы думаете она отказалась? Нет. Кто же откажется от доброго дела…

Вечером сестричка, как обычно, принесла Додику лекарства, разложенные в стаканчики и проследила, чтобы он выпил все пилюли.

— А почему сегодня две, а не четыре? — поинтересовался он.

— Так надо, — ответила она, протягивая стакан с водой.

Он не стал спорить, выпил, и улёгся на подушку, так ничего и не заподозрив.

Вика открыла дверь его палаты ровно через тридцать минут, села рядом, и наклонившись, поцеловала его пересохшие губы, он страстно ответил, обнял её и вдруг отпрянул…

— Что случилось? — спросила она.

Давид замер… Он боялся не только шевельнуться, он боялся моргнуть…

— У меня, кажется…, встал, — чуть слышно прошептал он.

Шоу на мониторах в сестринской было, наверное, умопомрачительное, поскольку утром та самая сестричка, уходя со смены, покрылась пунцовыми пятнами, встретившись с Викой взглядом в коридоре. Та прикоснулась указательным пальцем к губам, сестра в ответ улыбнулась, прикрыв свой ротик вспотевшей ладошкой… Вот так 500 Евро и две таблетки Виагры делают с человеческими чувствами чудеса…

Через пару дней его перевели в хоспис, и Вика понимала, что больше никогда увидит Давида, но она была рада, что смогла сделать последние дни его жизни похожими на счастье.

ГЛАВА 10

Удар был не сильным, и Стас довольно быстро пришёл в себя. Больше хлопот доставил разбившийся торшер, пришлось тщательно подметать разлетевшиеся по всей комнате кусочки стекала и выносить на улицу искорёженный абажур. Но уже через час всё пришло в норму. Стас подержал на затылке мокрое полотенце с пакетиком льда, допил остывший чай, и пряча глаза, ушёл к себе в комнату. Лена же не предала этому значения, налила рюмочку виски, и немного посидев на кухне, тоже пошла к себе, по пути приоткрыв дверь детской. Сын лежал в кровати, укрывшись с головой.

— Спокойной ночи, — негромко сказала она, — и постарайся больше не буянить.

— Хорошо, — донёсся из-под одеяла приглушённый голос Стаса.

Вечер был

испорчен, но не настолько, чтобы отказаться от того, к чему она привыкла и чего хотела. Чат уже лопался от количества сообщений, а всё потому что, выбежав из комнаты, Лена не отключила соединение, повесив тем самым почти часовую интригу. Вопросы и просьбы войти в кадр сыпались ежесекундно, абоненты уже начали переписываться между собой, обсуждая, что же могло случиться с их любимой, которая до этого ни разу не подводила. Лена сбросила халат, накинула на лицо вуаль, поправила волосы и вошла в кадр. Счётчик на экране моментально ожил, и пятизначная цифра начала расти.

Прошла три недели после отъезда Андрея. Он не отвечал на телефонные звонки и СМС, игнорировал письма, заполнившие его почтовый ящик. И если бы Лена не догадывалась, где он и с кем, то уже давно заявила бы в милицию, но она не просто догадывалась — она знала это точно. Можно было бы, конечно, позвонить Юдит, наорать, припугнуть, заставить вернуть чужое, но она этого не делала, поскольку была уверена, что эту войну она уже проиграла. Говорят, что дважды в одну реку не войдёшь, но по всей видимости Андрею это удалось, и виной тому была всё та же Юдит, Лена в этом даже не сомневалась. Теперь ей нужно было думать о другом — как жить дальше, и стоит ли жить вообще. Мысль о том, чтобы прекратить мучения постоянно точила её мозг, но сдерживало только одно — со дня на день она должна была родить, а следовательно должен был закончиться этот многомесячный ад, на который она себя сознательно обрекла. А ещё мешали мама и Дима с Терезой, которые, словно сговорившись, постоянно находились рядом, сменяя друг друга как солдаты на посту.

Из роддома Лену забирал Дима, и со стороны казалось, что он и есть настоящий отец Стасика, так достоверно он сыграл свою роль: цветы, шоколадки сестричкам, шампанское, красивая машина. Публика осталась довольна. А вот дома Лену ждал совсем не тёплый приём.

— Ну и как ты теперь? — не скрывая горечь спросила Светлана Владимировна. — Я же тебе говорила — борись за мужа.

— Мам, тебе не надоело пилить меня? Нет у меня больше мужа, и даже если вернётся — на порог не пущу.

— Не зарекайся. Поживёшь одна — завоешь.

— Ты же не завыла.

— А откуда ты можешь знать, выла я или нет.

— Понятное дело, ты же у нас из стали сделана, — попыталась съязвить Лена.

Светлана Владимировна посмотрела на дочь, то ли с презрением, то ли с сочувствием. Что знает она о её жизни? Что она может вообще понимать?

— А где отец? Почему он не приходит больше? — вывела её из ступора Лена. — Каким бы он дерьмом не был, но он всё-таки отец мне.

Мать изменилась в лице.

— Ой, Леночка, затронула ты тему, которой не стоило касаться.

— Зачем ты меня послушала? — не унималась дочь. — Могла бы и дальше шашни крутить с этим упырём. Любовь и всё такое.

Светлана Владимировна, чтобы отвлечься от разговора, распеленала Стасика, тот затрепыхал освободившимися от оков ножками и ручками, и стукнув себя по лицу, заплакал. Лена схватила его на руки.

— Господи, какая же ты неуклюжая, — едва сдерживая гнев, произнесла её мама, и тут же сменив тон на слащавое сюсюканье, продолжила, забрав малыша к себе. — Иди к бабушке, мой маленький. Не плачь, сейчас твоя мамочка успокоится и даст тебе молочка. Не плачь.