Между Сциллой и Харибдой
Шрифт:
Дети плачут, ревут в два голоса:
– Мама, мама! Зачем ты нашла нам такого папу?
– Да, все они такие – ироды окаянные.
Та, сама плачет, с бессильной злобой их лупит:
– И вы когда вырастите – такими же будете, как ваш папка…
Захотелось выхватить свой «Бэби-Наган», и – стрелять в эти рожи, стрелять, стрелять, стрелять… И последнюю пулю себе в лоб.
Глубоко дышу, что успокоиться.
Подошёл и стараясь чтоб со стороны незаметно – молча ей сунул сложенный четверной. Не дожидаясь ответной реакции – так же молча отправился восвояси.
– Слушай,
Еле сдержался, чтоб от всей души ему не врезать:
– Что тебе, служивый?
– Я ещё одно место знаю… Здесь, неподалёку.
Однако, с меня хватит – по крайней мере на сегодня.
– Ну, что молчишь?
Немного отойдя, останавливаюсь, выгребаю из кармана оставшуюся мелочь:
– Давай прощаться, Ивашка.
Удивлённо-обижено:
– Что? Не пойдёшь со мной? А, зря…
Задерживая передачу меди:
– Куда после дембеля… После демобилизации, куда собрался? Обратно на завод?
Предельно легкомысленно:
– А, не знаю!
Отсыпаю в протянутую руку медь:
– Вот держи и, давай «до свиданья»…
Хотя…
– Постой!
Прячет за спину жменю и насторожено, почти враждебно:
– Чего тебе?
Протягиваю визитку:
– Если после дембеля не найдёшь куда приткнуться – отыщи меня.
Не рассматривая прячет в нагрудный карман гимнастёрки и, буркнув: «Так и знал – нэпман, деньгами сорит», уходит.
Тоже медленно, сутулясь ухожу и я, а сзади доносятся всё более и более веселеющие голоса… Затем – крики, шум, гвалт, звон разбиваемой бутылки, стоны, милицейские свистки [37] …
37
Эта глава навеяна книгой Ульянова С., Сидорчук И. «Пагубные страсти населения Петрограда – Ленинграда в 1920-е годы. Обаяние порока».
А из подворотни неслось заунывное из «Бубличков»:
«Отец мой пьяница, Гудит и чванится. Мать к гробу тянется Уж с давних пор Совсем пропащая, Дрянь настоящая – Сестра гулящая, А братик – вор…».Скажите – ужас, да?
Должен несколько разочаровать: это – ещё не «ужас», весь ужас ещё впереди.
Борьба красных большевиков с «зеленым змием» – закончилась победой змия и, Советская Власть в 1920-х годах – медленно, но верно отступала от когда-то торжественно данного обещания не спаивать освобождённый от оков Самодержавия народ.
Прежде всего, новыми властителя страны двигали сугубо практические мотивы: ведь доходы от продажи крепких спиртных напитков – могли существенно пополнить вечно пустой государственный бюджет, а не карманы подпольных производителей и продавцов суррогатов всех видов.
Пока они ещё держались!
Но, уже с 3 декабря сего года –
Здесь хочется заострить один немаловажный момент…
При «сухом законе» было очень плохо – народ суррогатиной травился, не спорю.
Стало ли лучше народу, когда этот закон отменили?
Кой-чё в загашнике своего «послезнания» имею, поэтому могу предугадать события:
Народ тут же – как с катушек сорвётся!
Не успели начать торговать сорокоградусной – как по улицам уже валялись «трупы», причем не всегда трупы «в кавычках».
Ну, как в наши «Лихие 90-е», когда в освобождённую от коммунистического гнёта страну – хлынул дешёвый китайский спирт и прочие «Амаретто», да «Рояли».
Количество пьяных на улицах резко увеличится, пьянство в городах приобретёт громадные масштабы. Особенно среди рабочих, доля пьющих среди которых – достигнет девяносто процентов. Буквально за два года, расход семьи на спиртные напитки вырастет в 1,7 раза, а потребление условного алкоголя на душу населения – достигнет четырнадцать литров в год, включая новорожденных и только что усопших.
А смертность от последствий алкоголизма – увеличится в пять(!) раз.
Демографические потери – прямые и косвенные, вообще не поддаются статистике – хотя бы и «лукавой».
Это будет тяжёлый удар по следующему поколению строителей социализма.
Среднестатистический ленинградец бухать начинал с детских лет, в чём явно была «заслуга» его родителей. Процент регулярно употребляющих спиртное школьников достигнет трёх четвертей от общего количества, а среди 15–17-летних «фабзайчат» – и того выше. Из-за этого и по другим причинам, в частности плохого питания, свыше трети ленинградских детей имели хронические болезни…
А ведь этим ребятам через пятнадцать лет воевать против откормленных и здоровых «белокурых бестий»!
Если отойти от морального фактора к чисто экономическому – то здесь не лучше, а ещё хуже.
Уже неоднократно упоминал про удручающе-низкое качество советских товарах, при их несоразмерно-высокой себестоимости…
А как тут будет иначе?
С утра у работяги голова трещит – ничего не соображая, руки трясутся да так – что всё из них валится. Еле-еле дожидается обеда – если вообще на работу приходит. А после обеденной «поправки» – от «повеселевшего» работника ещё больше брака.
Изнашивается и ломается оборудование, попусту расходуется инструмент, даром тратится электроэнергия, выбрасывается на свалку или идёт в переплавку сырьё, заготовки и полуфабрикаты.
И это – вопрос политический!
В стране из-за такого положения вещей – товарный голод, крестьяне отказываются продавать хлеб по госценам – ибо ничего не купишь за вырученные деньги, срываются государственные контракты на поставку зерна за границу… Рушатся планы по закупкам технологий и оборудования, не выполняются грандиозные задачи по модернизации страны. Не строятся новые заводы и фабрики – ещё больше усугубляется товарный голод, растёт безработица. Народ, не видя просвета – всё чаще посылает пропагандистов на митингах на хер, пугая их новым Октябрём…