Между страхом и восхищением. «Российский комплекс» в сознании немцев, 1900-1945
Шрифт:
Написанная под впечатлением от смерти Ленина пьеса «Бурный поток» говорила уже о претворенном в легенду образе, который в облике «Умнича» (сплав «Ильича» и «умного») возвратился, «раскуклился» в образ самого народа. Пьеса была частью его обожествления. «Назовите это, если хотите, романтизмом, это право автора. Таких далеко выходящих за рамки частной сферы персонажей я сочиняю в форме антитез, которыми мы все сегодня так или иначе захвачены и обуреваемы»{1016}.
Смена вех
Трагическим эпилогом истории Альфонса Паке и как свидетеля эпохи, и как художника явилось вторичное претворение его российского опыта в незаконченном романе «От ноября до ноября». Щедрое пожертвование
Название вызывало в памяти период 1917–1918 гг. — пережитое тогда наложило отпечаток на всю его жизнь. В основу романа положены его дневники и записные книжки стокгольмского и московского периодов. И снова появились ведущие персонажи тех лет в немного условной форме: его alter ego носил имя «Йоргум», Радек стал «Собошем», Парвус — «Вальфишем» («Китом»), Рицлер — «Вицнау», Штадтлер — «Клютерманом», Прайс — «Бидденденом» и т. д. Но хотя роман и замышлялся как повествование с реально существовавшими прототипами, он, как ни странно, не удался. Правда, книга уже не могла выйти в свет в 1933 г., когда Паке отказался подтвердить принудительное изъявление лояльности и вместе с Генрихом Манном, Альфредом Дёблином и другими деятелями культуры вышел из Прусской академии искусств. Но более глубокая причина неудачи, видимо, лежала в ослаблении его симпатий к «новой России», подвергшихся чрезмерным испытаниям, для которых он уже не находил адекватной формы выражения.
Едва ли можно точно установить, когда и в связи с чем у него исчезли эти симпатии. Но все же вероятно, что первая трещина возникла уже после победы сталинской фракции в 1927–1928 гг., сопровождавшейся самоубийством Иоффе, изгнанием Троцкого и ссылкой Радека и других деятелей в Сибирь. Когда началась принудительная коллективизация, с 1929–1930 гг. в Германию толпами повалили немецкие колонисты, давно осевшие в России, и многие эмигранты 1920-х гг. Важной причиной послужило подавление всякого, в том числе и протестантского, вероисповедания, что породило волну новой литературы о подлинно пережитом, от которой уже нельзя было просто отмахнуться.
Во всяком случае, в романе «От ноября до ноября» Паке предпринял глубинную переоценку собственных впечатлений. На место героини романа выдвинулась теперь некая Тамара Эльстон (она же Дора Коган), к которой Йоргум воспылал платонической любовью в Стокгольме. Вот она-то и была тем андрогинным «муже-женским типом», который в русской революции и притягивал, и пугал. Эта Тамара, она же Дора, также сражалась (подобно Руне Левенклау) «как мужчина», носила короткую стрижку и одевалась то в красное платье, то в мужские брюки. За несколько лет до войны Йоргум встретил ее во время одной из своих поездок по России в некоем сомнительном сибирском заведении и полюбил (повторение сублимированно-эротически окрашенной ситуации из его рассказа «Голос Лусики» (1925)){1018}. Теперь же Тамара (Дора) сделалась проституткой, но только ради спасения жизни своего спутника, томящегося в заключении эсера Брашьяна: непременный элемент у Достоевского — проститутка как святая. Тамара стала теперь оппозиционной левой эсеркой, которая при поддержке «Кита» (Парвуса) возвратилась в Москву и совершила покушение на Ленина, ибо тот предал революцию и сдал Россию немцам. Она добилась только того, что ее (подобно реальной террористке Фанни Каплан, совершившей покушение) предали мучительной смерти в кремлевских застенках. Когда Йоргум, добившись с помощью Собоша (Радека) приема у Ленина, встретился с вождем, у него блеснула мысль отомстить за Тамару, задушив раненого Ленина. Он не делает этого, но Ленин показывает себя мстительным фанатиком и циником, который из-за казни своего брата Александра мечтал увидеть всех своих врагов болтающимися на виселице. Вот так, вполне банально.
В заключительной сцене Собош (Радек) предлагает Йоргуму отправиться в Берлин, чтобы передать предложение заключить братство по оружию — как в ноябре 1918 г.: «Мы предлагаем вам разместить на русской земле ваши свежие дивизии. Военно-морской порт и верфи в Кронштадте открыты для вашего флота. Вы можете вести переговоры о мире, приставив винтовки к ноге. Вместе с вами мы будем нести стражу на Рейне [176] ,
176
Еще одна аллюзия на немецкую патриотическую песню «Стража на Рейне». — Прим. пер.
Но в мерцающем свете лампады Йоргум внезапно узревает в лице Собоша хитрую, саркастическую улыбку Ленина. «Завтра утром вы сядете в самолет или в подводную лодку и к обеду будете в Данциге, в Берлине», — настаивает Собош. Но Йоргум решил иначе: «Нет, Собош. Летите сами, плывите сами». Вместо этого он хочет стать руководителем переезда сотен немцев, возвращающихся из Советской России, которые мучительно долго едут на родину в специальном эшелоне. «Наверное, мы никогда больше не встретимся», — говорит Йоргум и провожает Собоша к выходу из вокзала{1019}. Так в романе «От ноября до ноября» издевательски отстраненно возвращаются многие из ранних жизненных тем Паке и его стокгольмских и московских впечатлений.
Возвращение на Запад
В последние дни Веймарской республики Паке в основном много работал в «Союзе рейнских писателей», в списке членов которого, помимо левых и либеральных литераторов (Рене Шикеле, Фридрих Вольф и Карл Цукмайер), значились также скорее германо-фёлькишские авторы, такие, как Вильгельм Шефер, Виль Веспер, Йозеф Понтен. Участие Паке в деятельности «Союза» носило черты старого патриотизма, характерного для земляков из Рейнской области, заявившего о себе уже в начале его писательской карьеры. Но в действительности в его душе сдвинулась вся внутренняя география между «Римом и Москвой». Устье Рейна снова корреспондировало с устьем Темзы. Появление самолета создало абсолютно новое ощущение мира и жизни. А укрепляющемуся религиозному сознанию Паке как квакера сопутствовал новый интерес к Америке.
Его пьеса «Уильям Пенн, основатель Пенсильвании» (1927), задуманная первоначально как заключительная часть трилогии (куда входили «Знамена» и «Бурный поток»), стала водоразделом. Паке прямо высказался по этому поводу в «Кратком прозаическом послесловии»: «Тот, кто ищет связь между этой драмой и двумя моими предыдущими, кто хочет нащупать связующую нить между историей основателя штата Уильяма Пенна, равного Периклу, мифом о народном герое Гранке Умниче в “Бурном потоке” и революционным коллективным героизмом в “Знаменах”, — должен позволить мне после всех взлетов восточного протеста возвратиться к гуманистическому и либеральному Западу, который несмотря ни на что обитает в нас и настаивает на предельно углубленном выражении старой идеи свободы»{1020}.
Накануне великого экономического и социального кризиса, который привел к внезапному упадку демократических конституционных органов, к похожему на гражданскую войну обострению всех социальных конфликтов и подобному комете взлету национал-социалистического движения, ничто не могло быть более несвоевременным, чем это позднее обращение к «старому Западу» и к республиканству разума. И все же это еще не выходило за пределы стремления Паке связывать и примирять все со всем. Еще в 1929 г. приверженец германо-фёлькишского движения Виль Веспер и коммунист Эгон Эрвин Киш независимо друг от друга высказались о несостоятельности Веймарского государства, где для такого человека, как Паке, не нашлось важного официального поста{1021}. Однако разрыв между расходящимися партиями и официальными должностями становился все невыносимее — и в значительной мере способствовал тому, что в 1933 г. Паке находился в ситуации не столько политического неудачника, сколько потерпевшего крах в профессиональном и художественном отношениях.