Между вороном и ястребом

Соловьева Евгения

– - Давайте сначала каватину из «Разбойников*.
– попросил он.
– Распеться хочу.

– Дункан снова понимающе кивнул. Действительно, каватина - легкая, чистая и звонкая - подходила для распева как нельзя лучше, все-таки Лучано давно не использовал голос в полную мощь. А вот потом.. Потом он всем покажет!

– Глава 22. Джунгарская свадьба

– ... И ведь показал¹

– Точнее, они сба показали, потому что гитара в руках Дункана пела так. что восхищенно примолкли собравшиеся вокруг джунгаро, и даже огонь кахется, старался трещать потише. То раскатисто и страстно, то жарко и томно, то вкрадчиво жалуясь, то удовлетворенно

и сыто мурлыкая, звучали бесконечно различные гитарные переборы, и низкий, но не хриплый, а яркий и густой, как старое вино, голос разумника вторил им

– Великое мастерство - петь так, чтобы затмить все вокруг и заставить слышать только себя. Но еще большее - не стеоеть чужой голос, не закрасить его своим как рисуют картину поверх другой, ненужной. Так опытный реставратор проявляет старый потускневший шедевр или мастер доводит до совершенства работу ученика. Так виртуозный партнер позволяет показать все, на «-то ты способен в поединке или на сцене, отражая твое искусство и усиливая его . И вот именно это умел Дункан!

– Пока Лучанс распевался в каватине, и оживившиеся джунгаро хлопали ладонями, мгновенно уловив игривый мотив, баритонно Дункана звучал мягко и ровно, всего лишь создавая ненавязчивый фон - будто обрамлял быстрый легкий эскиз, не позволяя краскам расплыться по листу. Но стоило Лучано разогреть голос и почувствовать, как тепло и послушно ложится каждая знакомая нота, сливаясь в мелодию, стоило ему начать забираться все выше и выше - как Дункан не просто подхватил арию вторым голосом, но умудрился постелить этот самый голос под переливчатый тенорьезе Лучано. словно темный бархат - под вышивку золотом, жемчугом, цветным шелком... Великое истинное мастерство — отдать силу своего голоса, чтобы поддержать и вознести ввысь чужой¹

– 11 как их слуиали¹ С открытыми ртами с горящими глазами даже дышали, кажется, в такт, замирая, когда ария взмывала вверх, в ночное густо-синее небо, к самым звездам, обгоняя взлетающие туда же золотые искры костра. И выдыхая, ксгда два голоса плавно летели вниз, поддерживая друг друга, обвивая, играя и перебрасываясь созвучиями. Под этими взглядами Лучано выдал все. что мог! Все. чему научил его седовласый маэстро, вздыхавший, что искусство, которое он передает ученику так старателыо, для кого-то другого было бы истинной драгоценностью, но для Шипа - всего лишь блестящая побрякушка, чтобы при случае заморочить, отвести глаза..

– Он ошибся. Лучано всем сердцем любил музыку. Великий Безликий одарил его неожиданно щедро - идеальным слухом, прекрасной памятью, редкостно красивым тембром Учитель вздыхал, что синэорино Фортунато был бы украшением оперы... Как жаль, что этот голос не услышат истинные ценители, ведь шедевр не рождается в пустоте, ему нужен зритель или слушатель под стать... А петь для себя или приятелей на пирушках - все равно, что бросать жемчуг вместо зерна курам И жемчуга потеря, и куры не оценят.

– Что ж, своих ценителей Лучано дождался Эти люди ничего не понимали в изысканном оперном искусстве, не умели рассуждать о гармонии вряд ли были способны оценить отточенную виртуозность классического вокализа... Но они слушали - и слышали Музыку! Не различая каждую отдельную ноту изощренным слухом знатока, они стояли вокруг, потрясенные, молчащие, и на неко^_орых лицах Лучано видел блестящие в свате костра слезы... И все это сотворили они с Дунканом' И еще гитара в руках разумника. И ночь, и пламя костров..

– Когда он закончил, напоследок взлетев к пределу своих возможностей в ослепительном крещендо, и плавно, истомленно опустившись вниз, будто покачиваясь на волнах, на поляне еще какое-то время стояло оглушительное безмолвие. Лучано даже забеспокоился, не нарушил ли он по незнанию какого-то закона или обычая - ну мало ли?! И тут старая Даримхан глубоко вздохнула, не

скрываясь, вытерла мокрые глаза и хрипловато, словно спросонья, выдохнула:

– Ай хорошо... На полета лет назад вернулась, молодой себя почуяла! Как будто первый раз мужа любимого обняла да легла с ним! Боги вас поцеловали не иначе...

– Лучано молча поклонился - никакие любезности, которых у него всегда имелся изрядный запас, не стоили этой безыскусной пронзительной похвалы. Тут же ему в руку сунули глиняный стакан с подогретым вином, и он жадно глотнул теплую пряную жидкость. Даже не принюхавшись, не попытавшись определить состав' Словно и не Шип'

– «Ну сегодня-то можно?
– спросил он себя самого и, прислушавшись к величественной и лихой симфонии джунгарского праздника, что снова зазвучала вокруг, с неизвестно откуда взявшейся уверенностью сам себе ответил: - Сегодня можно все! Ничего пгохого не случится, только не в эту ночь...»

– Потом его обнимали и хлопала по плечу, мешая дорвенантскую речь с арлезийской и даже итлийской - почему-то с джермонтским выговором, наверное, табор долго там стоял. Поднесли еще вина, и Лучано. улыбаясь, не отказался но принялся цедить его по глоточку, смакуп оттенки специй, которых сыпанули от души. Потом кто-то из джун-аро, восторженно поцокав языком и уважительно сообщив, что «двадцать лет от моря до северных гор кочевал, такого не слышал ай, красиво поешь, парень!» обратился к Аластору. незатейливо предложив сменять Огонька. «Отличного жеребца тебе дам. как ветер быстрого! И даже доплату не возьму, ну разве что десяток серебряных... себе в убыток, только как с гсстя! С другого бы полсотни взял за такого жеребца, да гостей Странник обижать не велит!»

– Твоего коня на моего да я еще и приплатить должен?¹– выдохнул Аластор. обомлев от такой наглости.
– Я своему коню цену знаю!

– Тц-тц-тц. ай. красивый гнедой.
– подхватил джунгаро. обходя зокруг Огонька и бесцеремонно заглядывая ему в уши - Вальдеронец ага? Но не чистокровный... Матушка - вальдеронка, зга? Тц-тц-тц...

– Полукровка.
– согласился Аластор.
– С арлезийцем кобылу повязал. Видишь, ладони на четыре в холке выше обычного? По обеим линиям нужную стать взял^: А ты мне кого взамен предлагаешь"⁷ Арлезийца из королевских конюшен? Раз уж доплату просишь!

– Ну не хочешь доплатить - так сменяй¹– не обиделся джунгаро.
– У меня фраганец чистокровный, сам его из жеребеночка вырастил, второй мамкой был ему Да ты посмотри, а? Красавец какой¹ Был бы человеком, я б его сыном назвал¹

– Не успел Лучано пошутить насчет отцовской любви, стоящей чужого коня с доплатой как джунгаро свистнул, и в круг света от костра смуглый мальчишка, одетый только в рубаху до колен втащил за натянутый повод вороного жеребца с белыми, как и у Огонька, чулками. Вокруг снова незаметно и с разительной быстротой образовался круг любопытных зрителей, откуда неслись присвистывания, цоканье языком, щелчки пальцами и авторитетные обсуждения обоих коней

– От сердца отрываю!
– заверил джунгаро.
– Ни за что не отдал бы, да матушка сон плохой увидела, не велела на черном коне больше не ездить. Ай. какой конь, хоть короля на него сажай!

– Лучано с трудом сдержал смех - короля значит? Что-то королю этот конь не слишком нравится - Аластор на вороного красавца смотрел остро и цепке, но восторга в его взгляде не наблюдалось.

– Ну что. по рукам?
– напирал джунгаро.
– Да ты посмотри-посмотри' А хочешь, оседлаю? Ай. как он под седлом ходит¹ Как молодая жена под любимым мужем! Сядешь на него - и слезать не захочешь' Ты копыта посмотри, ага? Спину посмотри' Спина как у быка! А голова"⁷ Голова как посажена!