Межконтинентальный узел
Шрифт:
Кузанни со вздохом пояснил Прошке:
— Русский комплекс — избыточная подозрительность, ничего не попишешь…
— Ничего не попишешь, — согласился Прошке. — Что ж, сегодняшняя фотооперация — две тысячи, первые два дня нашего путешествия-погони будут стоить вам тысячу семьсот марок… Тысяча мне, семьсот Францу… За последующие дни я бы хотел получить по две тысячи пятьсот, это, конечно, много, очень много, но справедливо.
— Слишком дорого, — сказал Кузанни.
Степанов покачал головой:
— Нет, Юджин, это по правилам. Господину Прошке предстоит
— Где здесь можно поменять деньги на мелочь? — поинтересовался Кузанни. — Мне надо позвонить в Голливуд.
— В «Ля боке», — ответил Прошке. — Наменяют, сколько хотите.
В ресторане было пусто; усатый итальянец, подражавший основателю ресторана (тот сейчас купил дом на Корсике, хорошо заработал во время западноберлинского бума; вложил доллары в швейцарский банк, получает десять процентов годовых), лениво подошел к кассе, выгреб пригоршню пятимарочных монет, ссыпал их в карман Кузанни, определив на глаз:
— Вы мне должны девяносто бумажек; возможно, я потеряю на этом пять марок, а если выиграю, то сущий пустяк, пересчитывать — дороже.
— Вы выиграли десять марок, Карло, — меланхолично заметил Прошке. — Я подсчитал. Ссыпали ровно восемьдесят марок, хороший бизнес.
Кузанни и Степанов переглянулись; Кузанни чуть улыбнулся, подмигнув русскому: парень что надо; когда спустились в туалет, где было два автомата, один городской, а другой международный.
Степанов заметил:
— Господин Прошке, если вы будете работать так же четко, как сейчас считали монеты, за исход дела можно не волноваться.
— Думаете? — Прошке зевнул, прикрыв рукой рот, сделавшийся круглым, как вход в тоннель. — Хорошо, если так. На самом-то деле Карло проиграл, сыпанул девяносто пять марок, но я не терплю штучек — деньги любят счет.
…В туалете было чисто, как в операционной; черный кафельный пол, голубые умывальники, хрустящие салфетки, фирменное мыло в маленьких коробочках, сделанных под черепаху; к счастью, никого из посторонних не было. Как медленно человечество постигает самые простые истины: зачем было платить деньги старухе, которая дремала здесь на стуле, собирая с посетителей пятьдесят пфеннигов, когда значительно экономичней врезать в кабинки замки с копилкой?!
Кузанни набрал голливудский номер продюсера Гринберга; тот, по счастью, был дома; разница во времени, там еще поздний вечер.
— Привет, Стив, это я.
— Ты уже в Берлине? — спросил Гринберг.
— Да.
— Ну и как?
— Может быть любопытно.
— Съемка скрытой камерой?
— Боюсь, что нет. Телевик. Но такие фото очень хорошо монтируются, Стив, это дает большую достоверность, чем киносъемка, да и потом здешних клиентов на камеру не снимешь, нет времени и, судя по всему, слишком рискованно.
— Тебе виднее. Во сколько это мне станет?
— Оплата их номера в гостиницах…
Прошке поднял
— Нет, нет, двух номеров, пожалуйста! Франц храпит, и потом, я привык засыпать с женщиной.
Кузанни спросил Гринберга:
— Ты слышал?
— Да. Сколько это все будет стоить? Говори сумму, я отвечу тебе «да» или «нет».
— Ты ответишь «да», Стив.
— Сначала назови сумму, — повторил Гринберг.
— Это может стоить плюс-минус двенадцать тысяч долларов.
Прошке покачал головой:
— Неверно. А если интересующие вас люди полетят в Штаты? Чили? Или на Мадагаскар? Пусть переведет пятнадцать тысяч…
— Он говорит, что надо перевести пятнадцать тысяч, Стив.
— Нереально, — ответил Гринберг. — Максимум, на что я могу пойти, это шесть тысяч. Марка по-прежнему падает, так и так ему выгодно, он согласится…
Кузанни обернулся к Прошке:
— Мой продюсер готов уплатить шесть тысяч долларов.
Прошке покачал головой:
— Это несерьезно, мистер.
— Хорошо, но скостите же хоть на сколько-нибудь, — взмолился Кузанни.
Прошке пожевал губами и несколько растерянно шмыгнул носом:
— Ладно, черт с ним, пусть пересылает четырнадцать тысяч.
Кузанни повторил в трубку:
— Он согласен на четырнадцать.
— Это нереально, Юджин! Четырнадцать тысяч баков за двадцать фотографий?! Он хочет сорвать куш на жареном! Найди кого-нибудь еще и сразу называй сумму: «Мой продюсер готов перевести семь с половиной тысяч, и ни цента больше, цена окончательная».
— Сейчас, погоди. — Кузанни снова обернулся к Прошке: — Семь с половиной тысяч. Он говорит, что уплатит семь с половиной тысяч…
Прошке медленно покачал головой; лицо его было обиженным.
— Повторяю: я буду охотиться не за неверной женой. Он знает, о ком идет речь?
— Хорошо, Стив, — сказал Кузанни, — давай уговоримся так: я иду на риск… Семь с половиной тысяч платишь ты, а остальные шесть вычтешь из моего гонорара…
— Не делай глупостей! Он обирает тебя…
— Стив, я прошу тебя сделать то, что прошу…
Прошке написал на салфетке номер телекса:
— Пусть отправит перевод на тринадцать тысяч прямо сейчас же в мой банк, счет шестнадцать двадцать три четыреста пять.
Кузанни повторил; Гринберг раздраженно сказал:
— Погоди, я должен встать с кровати… Диктуй…
— И пусть отправит подтверждение по моему телексу, — попросил Прошке. — Берлин, девяносто семь семьдесят два, «Прайвэт лебенс бюро». Я хочу иметь подтверждение немедленно, — он посмотрел на часы, — потому что через час я должен начать работу… И последнее: когда вы мне назовете адрес, где я должен снимать?
Темп-III
В шестнадцать часов мимо Кулькова, сидевшего на скамеечке возле станции метро «Фридрихштрассе» после телефонного звонка, который он загодя сделал из автомата, медленно проехала старенькая машина марки «фольксваген» с военным номером подразделения ВВС США, расквартированного в Западном Берлине.