Межконтинентальный узел
Шрифт:
1
Это значило, что Кульков был замечен на Ляйпцигерштрассе, когда шел по широкой улице, чтобы опустить заявление, переписанное — как и было указано в инструкции — от руки, в ящик квартиры, арендованной корреспондентским пунктом газеты.
— Спасибо, — обрадовался Уолтер-младший, — добрые новости, сердечное вам спасибо. Газета была?
— Да.
— Именно та?
— Да. Наблюдали в бинокль, та именно.
Уолтер-младший положил трубку:
— Все в порядке! Дело идет по плану.
— В какой руке была газета? — спросил старший.
— Они
Старший и Ник переглянулись, ничего более не спрашивали.
Старший попросил разрешения закурить (он спрашивал разрешения перед каждой сигаретой; видимо, воспитывался в провинции, люди из глубинки обычно крайне деликатны, это утомительно для окружающих, невольно обязывает и тебя самого вести так), лицо его собралось мелкими морщинами; снова посмотрел на часы и обернулся к помощнику:
— Ну что ж… Как себя ведет твой внутренний индикатор, Ник?
— Зашкаливает…
Уолтер-младший рассмеялся:
— В таком случае оставайтесь здесь, мы все проведем одни.
Ник вздохнул:
— Если все обойдется, через десять лет я напишу об этом книгу — сотня тысяч баков в кармане.
Старший удивился:
— Ты напишешь? Я ее уже написал! Через год ухожу в отставку, надо ж как-то убить время! Болтать на диктофон — чем не отдых по вечерам, когда кончишь заниматься хозяйством на ферме?!
— Босс, — усмехнулся Ник, — что у вас за странная манера постоянно играть роль свинопаса?! Стоило ли ради этого заканчивать философский семинар в Гарварде?
По тому, как старший стремительно глянул на своего помощника, Уолтер-младший понял, что тот сказал правду: «Ну и контора, тотальное неверие друг другу! Все-таки в армии такое невозможно; корпоративность людей, служащих под погонами, предполагает иные отношения между своими. Слава богу, что я остался в Пентагоне; отец верно говорил, что после ухода Донована политическая разведка стала приватной конторой, где костоломы обслуживают только тех, с кем повязаны бизнесом».
Звонок телефона был резким, словно ночной стук в дверь.
— Да, слушаю, — ответил Уолтер-младший.
— Из бюро «Чикаго стар» только что позвонили в западную зону… Было три звонка по три гудка в каждом.
2
…Частный детектив Прошке устроился с телевиком на чердаке; оттуда хорошо просматривалось — через стеклянную крышу — ателье художника, а через громадные окна — зональная граница…
3
…Шааби приник к оптическому прицелу; рядом с ним замер с карабином в руках Зинеджо, в прошлом чемпион Палермо по стендовой стрельбе; до этой встречи знакомы не были; условным паролем обменялись в пустом пыльном подъезде, говорили шепотом, поднимались по лестнице на цыпочках, хотя знали, что квартиры пустуют; лежали на широких подоконниках тихо, ощущая в висках тугую пульсацию. Зинеджо сюда привез на арендованном «вольво» Луиджи Мачелли; через три минуты Шааби подвез Бинетти. В машине никто не произнес ни слова; арендовали ее через синдикат. В центре, возле станции метро «Зоо», на бензоколонке стояло десять машин, отобрали мощный «БМВ» с приемником и кассетным проигрывателем. Бинетти сразу же включил музыку — запись фестиваля из Сан-Ремо; деньги и
4
— Что это? — спросил Шааби, растерянно глядя на огромный панелевоз, медленно остановившийся в ГДР, как раз напротив той скамейки, куда должен был сесть объект; теперь скамейки не было видно. — Что это, а?!
— Суки, — процедил итальянец, — паршивые суки… Ты был здесь на чердаке?
— Нет.
— Суки, — повторил он. — Надо же было заранее посмотреть, наверное, оттуда больший обзор.
…К панелевозу подъехал небольшой кран; в оптику было отчетливо видно, как белозубый крановщик что-то кричал шоферу; тот, достав из бумажного пакета бутылку молока и рогалик, покачал головой, показал толстым пальцем на часы и начал неторопливо закусывать.
И как раз в это время подъехало такси; в те секунды, что автомобиль тормозил, Шааби и Зинеджо заметили на заднем сиденье бритоголового человека, фотографию которого им показали перед операцией; он спокойно и неторопливо расплачивался с шофером.
Когда такси отъехало, бритоголового в машине уже не было.
— Он сел на ту самую скамейку, — прошептал Шааби. — Я побегу на чердак.
— Лежи, — сказал Зинеджо, — сейчас крановщик снимет эти панели и уедет, пять минут, не больше…
— А если нет? При этих шоферах можно работать?
— Конечно. Какое нам до них дело? Наше дело — бритый…
— А может, надо, чтобы никого кругом не было…
Итальянец усмехнулся:
— Тогда заранее надо было послать просьбу на радио: «Объявите, чтобы убрали с такой-то улицы прохожих, мы должны пристрелить бритого».
— Все же я пойду на чердак…
— Лежи, — приказал итальянец. — Что ты такой беспокойный? И держи в прицеле левую сторону панели, бритый может выйти с твоей стороны… А я буду страховать правую… Как только панель снимут, как только он откроется, — сразу же стреляй. После того как упадет, сделай контрольные выстрелы по лежащему, понял?
— Эта пуля убьет, даже если просто руку царапнет.
— Ага, — усмехнулся итальянец, — так мы и поверили… В теории все хорошо, они за теорию деньги и гребут, а вот пускай бы поработали, как мы, теоретики…
— Слушай, а если этот панелевоз пришел сюда неспроста?
— Ну и что? Мы же за стеной. Нам-то какое дело?
— Ты думаешь, полицейские не контачат друг с другом? Это они на словах лаются, а когда дело доходит до стрельбы, сразу объединяются…
— Через минуту после того, как дело будет сделано, мы с тобой уедем в аэропорт… Пусть себе объединяются. Нам-то какое дело? Смотри, смотри, крановщик потянул панель, сейчас откроется бритый…