Мгновения счастья
Шрифт:
А кругом неудержимо и нежно зеленели огороды, торжествующе рвались к солнцу цветы, поднимались сады.
Решительно и жестко Семенов сказал:
— Да. Цветение. У нас на фронте было желание: в такой вот тишине посидеть у такой вот речки…
— Не был я на войне, не знаю, — раздраженно проговорил Сашко. — Меня внутренние враги изувечили. — Он взмахнул беспалой рукой. — Так что не подумайте, будто я тут…
— Нет, об этом я не думаю, — поспешил Семенов. — И вообще, вам тут тоже всякого лиха хватало. Этим мы теперь не будем считаться. Вон какой завод вы подняли! — с нескрываемым удовольствием воскликнул он.
На самом деле завод этот был совсем
Но тот даже не улыбнулся, а только горделиво приосанился.
— Да, — проговорил он, — поработали.
— А вот дым этот уже совсем ни к чему, — заметил Семенов.
Но это нисколько не смутило директора:
— Строительный мусор сжигаем, да кстати и тягу проверяем. Тянет, как зверь.
«Дымовая завеса, — подумал Семенов. — А что за ней? Это еще предстоит выяснить».
6
Директорский дом находился сразу же за оградой, рядом с конторой.
До войны был тут парк, от которого почти ничего не осталось, кроме нескольких кустов акации да сирени. Но дом, как и завод, был полностью восстановлен.
Тупо вбивая ноги, Сашко шел рядом со своим преемником и только на крыльцо забежал немного вперед, чтобы распахнуть дверь перед гостем. И в столовую пропустил Семенова вперед, как и подобает хозяину.
Семенов вошел и остановился, словно ослепленный солнечным светом.
Посреди комнаты стояла женщина. Большая, загорелая, сильная, она казалась прекрасным сгустком полуденного солнечного света.
— А вот и моя Мария Гавриловна! — проговорил Сашко очень по-деловому, но слегка торжественно, словно он — директор музея, показывающий один из редкостных своих экспонатов.
И она не пошла навстречу и не сделала ни одного движения, подобающего хозяйке дома, как бы только для того, чтобы гость смог не торопясь, вдумчиво рассмотреть ее.
Как ни был Семенов ошеломлен представшим перед ним видением, он рассмотрел ее золотистую от загара кожу, яркие неподкрашенные губы и большие, слегка навыкате глаза, тоже яркие, серые или голубые, они смотрели прямо и открыто. Светлые волосы, старательно зачесанные назад, туго стянуты в пучок.
«Славянка, — подумал Семенов. — Русская красавица».
— У тебя все готово? — по-деловому, но уже без торжества спросил Сашко и, не дожидаясь ответа, заторопил Семенова: — Идемте, я покажу вашу комнату.
— Пожалуйста, — сказала Мария Гавриловна. — Там все приготовлено.
Не сходя с места, она протянула руку. Ошеломленный здоровой и сильной красотой женщины, Семенов шагнул к ней и не сразу решился взять руку, а потом поспешно взял, но не решился пожать, а только держал и тоскливо думал, что сейчас она отберет ее, и тогда он порывисто и осторожно сжал теплую ладонь и почувствовал ее ответное сильное пожатие. Обрадованный, он наконец-то догадался поблагодарить ее за гостеприимство и непонятно отчего затосковал. И с этим чувством радости и тоски он отправился вслед за хозяином, который привел его в комнату для приезжих. Здесь все было, как в дешевом гостиничном номере: постель, стол, стул и шкаф для одежды. Но только окно было задернуто сероватой льняной шторой с явно домашней вышивкой.
7
Белая и сверкающая, как снежный наст под солнцем, лежала скатерть на
За таким нарядным столом Семенову еще никогда не приходилось сиживать даже до войны. Дома-то все было попросту. Но он не растерялся и не удивился, посчитав, что в доме, где живет и, несомненно, властвует Мария Гавриловна, иначе и быть не может. Как необыкновенное солнечное видение, она очаровала его, и даже сейчас, за столом, он все еще не мог, да и не хотел отделаться от этого, охватившего его, очарования.
Он ел и пил то, что предлагали она или ее муж, но как-то не очень понимая, что именно он ест и пьет. Так же не вполне осмысленно отвечал на вопросы, но, очевидно, хозяев удовлетворяли его ответы, или они делали вид, что не замечают замешательства своего гостя.
Такое состояние очарования, или, как потом он сам про себя подумал, обалдения, очень скоро прошло, и он даже отважился поглядывать на красавицу-хозяйку, сидящую напротив. И она уже не представлялась ему сгустком солнечного света, недоступным для незащищенного глаза. Вполне нормальная женщина. Конечно, она знала, что красива, и давала любоваться собой, улыбаясь, может быть, немного высокомерно. Здоровая, спокойная красота славянки. И все же движения были неторопливы, величавы и в то же время сноровисты, ловки.
Заметив встревоженный ее красотой взгляд гостя, она тоже прямо взглянула на него и как-то опустила светлые ресницы, словно проговорила: «Смотрите. Сколько хотите, можете смотреть. Я к этому привыкла, и мне это даже приятно, потому что вам тоже приятно. Я знаю это…»
Такая снисходительная покорность совсем покорила Семенова, окончательно освободив его от «обалдения», и ему даже показалось, будто он здесь принят как свой человек, которому разрешено все, если уж позволяют любоваться главной ценностью этого дома. А если любоваться, то и любить. Одно без другого не бывает. Не должно быть. Ему показалось даже, будто он ее любит и уже давно, еще не зная ее, уже любил. Думал именно о такой, какой она предстала перед ним в его мечтах о неведомой послевоенной жизни. В этих мечтах всегда все было необыкновенно и обязательно присутствовала красивая женщина, которую он наделил всякими превосходными качествами. Какая же семья, какая же жизнь без такой женщины? Так он думал о возможном устройстве жизни, и теперь ему показалось, что он нашел то, о чем мечтал. Еще ничего не зная о Марии Гавриловне, он был уверен, что как раз именно такой должна быть хозяйка его дома, его судьбы, приемная мать его детей.
Не она сама, конечно, а такая же, как она, только вряд ли могут еще быть такие. Когда он разговаривал с матерью о неминуемой своей женитьбе, тогда еще не представлял себе, какой будет его жена. Теперь он это знал, хотя был уверен, что другой такой нет на всем свете. Он уже любил Марию Гавриловну, не имея на это никакого права: у нее есть муж, и он, конечно, любит ее, потому что не любить такую женщину невозможно.
Вот он — этот счастливец, который так привык к своему счастью, что перестал даже замечать его. Сидит, с аппетитом здорового человека ест борщ и полностью поглощен этим своим занятием. Самоуверенный, красивый, туповатый, работает ложкой, и ни до чего ему нет дела. От усердия даже выступил пот на его лице.