Мгновения жизни
Шрифт:
Джефферсон попросил ее говорить тише, когда они поднялись со скамьи, чтобы уйти, иначе их могли продержать в полиции всю ночь.
«Это меня вполне устраивает», — подумала Грейс, но у нее хватило ума оставить эту мысль при себе.
— Вы ударили полицейского? — Снаружи было душно и влажно, улицы казались вспотевшими и взмокшими от жары.
— Естественно, — отозвалась Грейс. — Я не привыкла, чтобы мной помыкали.
— Это круто, то есть вы оказались готовы сделать что-то стоящее. Большинство девушек, с которыми я знаком, предпочитают ни во что не вмешиваться. Да, конечно, они говорят, что их волнует происходящее, но на самом деле думают о другом, и это заметно.
Грейс стало неловко, оттого что
Грейс призналась медсестре, что, по ее мнению, с теми, кто говорит неправду, могут случиться ужасные вещи. Медсестра успокаивающе улыбнулась и объяснила, что, хотя говорить правду очень и очень хорошо и очень и очень важно, это не всегда уместно. Грейс перестала ее слушать и принялась считать волоски на родинке у медсестры, и вновь вернулась к действительности, только когда лекция подходила к концу.
— Твоя мать…
— Мачеха.
— …твоя мачеха сказала мне, будто ты веришь в то, что Господь покарает тебя, если ты будешь говорить неправду. Разумеется, я не хочу сказать, что лгать хорошо… по существу… просто ты должна помнить: бывают моменты, когда нужно сказать правду, но бывает и так, что лучше придержать ее при себе, считать ее своей маленькой тайной. — Теперь уже и сама медсестра выглядела смущенной и несколько растерянной. Глядя на Грейс, которая не шелохнувшись сидела на стуле с выражением чрезвычайного внимания, медсестра глубоко вздохнула и попробовала еще раз: — Давай рассмотрим один пример. Если кто-то потратил массу времени и сил, чтобы приготовить вкусное угощение, но оно тебе не понравилось, что ты скажешь? Неужели: «Фу, какая гадость»?
Грейс отнюдь не была глупой, да и времени прошло уже немало. Перерыв на обед скоро закончится, и она упустит возможность покурить.
— Нет, я, наверное, оставлю это при себе как маленькую тайну.
Медсестра выглядела чрезвычайно довольной и даже ободряюще похлопала Грейс по плечу.
— Я надеюсь, наша маленькая беседа окажется для тебя полезной.
Грейс решила, что свой ответ она прибережет как очередную маленькую тайну.
Через пару недель она пришла для повторного разговора на ту же тему.
— Твоя мать…
— Мачеха.
— …твоя мачеха рассказала мне, что после нашей маленькой беседы ты вела себя намного лучше и даже никого не расстроила… чрезмерно. Я воспринимаю это как свидетельство того, что ты начала полагаться на свой здравый смысл. Это хорошо. — Медсестра улыбнулась, довольная собой. — И ведь не случилось ничего плохого, правда?
— Умерла моя собака, — ответила Грейс.
Джефферсону Макгроу она показалась крутой девчонкой. Так что, может быть, ей лучше сохранить в качестве своей маленькой тайны и то, что она в действительности делала на демонстрации.
— Я провожу вас, если не возражаете, хорошо?
— Конечно, — кивнула Грейс и отвернулась, чтобы скрыть улыбку.
— О чем ты думаешь, Грейс? За весь вечер не произнесла ни слова. — Тетя Кэтлин смотрела на нее так, словно пыталась прочесть написанное мелким шрифтом руководство.
— Грейс не проявляет совершенно никакого интереса к мальчикам, — пожаловалась как-то миссис Шилд отцу Грейс. — Это ненормально. Девочки в ее возрасте должны влюбляться.
Габриэль пробормотал в ответ что-то неразборчивое, но потом не преминул поинтересоваться у дочери, когда же она приведет домой приятного
— Когда найду, тогда и приведу, — заверила она его.
— Видишь, она, как всегда, увиливает от обсуждения этого вопроса, — вновь запричитала миссис Шилд, хотя не хуже Грейс знала, что подобное положение вещей устраивает Габриэля как нельзя лучше. В последнее время отец утратил свой лоск и потерял вкус к жизни. Вернувшись в Англию, он обнаружил, что жизнь там с новой женой ничем не отличается от жизни в Америке с первой женой. Он по-прежнему делал то, чего от него ожидали другие, выполнял работу, которая ему наскучила, ужинал с людьми, разговаривать с которыми не хотелось, подстригал лужайку по субботам и мыл автомобиль по воскресеньям, хотя у него была аллергия на траву, а на вокзал он ездил на велосипеде. Отец как-то сказал Грейс:
— Как только ты поймешь, что делать со своей жизнью, немедленно начинай делать это и не позволяй, чтобы кто-нибудь или что-нибудь тебе помешало.
Грейс встревожилась, ей почудилось, будто она слышит тяжелые вздохи, сопровождавшие каждое слово.
— А что ты хотел сделать?
Габриэль посмотрел на нее, склонив голову набок.
— Послушай, только не смейся над своим стариком отцом, но я хотел выступать на сцене.
Как часто бывало в последнее время, улыбаясь, он выглядел особенно грустным, и Грейс не испытывала ни малейшего желания смеяться.
— И я почти добился своего. — Он покачал головой, словно не веря самому себе. — Меня пригласили в театральную труппу — работать на гастролях. Руководил ею один человек, который каждую ночь вместо подушки клал под голову томик с трагедиями Шекспира, но я отказался. У меня были другие обязанности.
— Для чего? — спросила Грейс. — Почему он предпочитал спать таким странным образом?
— Чтобы никогда не забывать о том, что великое искусство постигается через страдание. — И здесь они вдвоем рассмеялись. Один грустный взгляд встретился с другим. — Ох, Грейси, мы с тобой совершенно одинаковые, ты и я.
Габриэль, которому так и не удалось убежать от себя самого, начал ценить покой превыше всего остального. На его примере Грейс научилась тому, что надо держаться за свои мечты. В разговорах и беседах слова ее отца скользили по поверхности, подобно водомеркам на воде. Он говорил, что ему нравится приятное окружение. Приятное окружение означало, что все должны быть милыми и приветливыми, ни в коем случае нельзя нервничать, спорить, раздражаться и следует соглашаться друг с другом. Соглашаться друг с другом значило, что ни за что нельзя заводить речь о вещах, способных привести к несогласию. Не заводить речь о вещах, способных привести к несогласию, надо было понимать так, что ваше поведение ни в коем случае не должно быть вздорным, то есть всегда быть милым и приятным. А всегда быть милым и приятным очень утомительно. Грейс привыкла молчать. Но бедная миссис Шилд не могла с этим смириться. Когда по ее настоянию речь заходила о том, что у ее приемной дочери совсем нет кавалеров, и в ответ она получала лишь невразумительные отговорки, она так сердилась, что однажды заявила что-то вроде того, что Грейс, возможно, предпочитает девочек. Грейс же ничего не имела против. Она начинала думать, что стремление оставаться милой и приятной иногда может завести слишком далеко. Когда ее отец, расстроенный, выскочил из комнаты, она мягко объяснила миссис Шилд, что, поскольку никогда не целовалась с девочками, не говоря уже о том, чтобы спать с ними, она не может быть абсолютно уверена в своих предпочтениях, тем не менее все-таки думает, что ей нравятся мальчики. Миссис Шилд извинилась — она просто не понимает, что на нее нашло. Грейс ответила, что все это пустяки; стремление быть милыми и приятными отрицательно сказывалось на каждом из них.