Мхитар Спарапет

Ханзадян Серо Николаевич

— Едут!

Алидзор еще больше оживился.

Горожане высыпали из домов, из мастерских и лавок. Дети с шумом карабкались на крепостные стены, на высокие ореховые деревья, на тополя. Поднялись на плоские кровли гусаны. Из страха быть смятыми отодвинулись к лесистому склону нищие. Спешно строилось войско, охватив полукружием церковный двор.

Из дворца Верховного Армянского Собрания вышли Давид-Бек, епископ Оваким, мелики и князья. За ними следовали купцы, сотники, духовные люди.

Дин-дон! Дин-дон!.. — заливались колокола. Звон их уносился в безоблачное небо и дробился в бездонных ущельях. На звон

алидзорских колоколов откликнулись колокола ближних сел, и несся впереклик по нагорью колокольный гул.

Шествие с Давид-Беком во главе достигло площади. Слуги подвели коней. С трудом усмирив своего скакуна, Бек без помощи телохранителя вскочил в седло. Епископа Овакима усадили на послушного старого мула. За преосвященным в пешем порядке выстроились епископы, священники в ризах, дьячки в стихарях, цимбальщики и дьяки. Монастырская братия из Ваганаванка держала высоко над головами бесчисленные хоругви…

Со всех концов вдогонку отъезжающим раздавались возгласы:

— От всей земли нашей приветствуй посланца царя, государь наш Давид-Бек!..

— Добро ему пожаловать!..

От ворот до самого въезда в ущелье все пространство было заполнено народом и войском. По обе стороны дороги выстроились полки, каждый под своим знаменем. Здесь находились и ополченцы. Не было только сторожевых отрядов.

Начало припекать солнце. На небосклоне забелели лоскутные облака. Но ветер с Арамазда быстро развеял их. Намереваясь, видно, опуститься на скалу, стремительно пролетел вдоль ущелья орел, но, увидев несметные толпы людей, испуганно взмыл и улетел в сторону Хуступа.

Наконец показалось царское знамя. И огласилось радостными криками ущелье. Пушки грянули салют. А вот и полк Мхитара. Впереди ехали спарапет, посол со своими помощниками, арцахский воевода князь Ованес-Аван и Тэр-Аветис. За ними, чуть поодаль, дизакский мелик, мелик Хачена Есаи, мелик Бархудар, Минас, Туриндж, Товма. Следом двигались воины.

Бек придержал коня, чтобы епископ Оваким мог стать по его правую руку, а князь Баяндур — по левую. Остальные мелики и воеводы заняли места за ними, по старшинству. Дальше пристроились духовные лица, старшины и купцы.

И вот обе группы съехались и остановили коней. Первым громко заговорил посол:

— От нашего августейшего, могущественного царя Петра нижайший поклон Верховному властителю Давид-Беку, армянским духовным владыкам, войску, полководцам и всему народу.

— Пусть бог дарует долголетие великому русскому царю и самодержцу, — раздался над притихшей толпой голос Давид-Бека. — Хвала великому царю! Хвала! — крикнул он.

— Хвала! — гремело вокруг.

Ущелья грохотали от мощного гула.

Епископ Оваким поднес русским хлеб-соль и прочитал длинную молитву за царское долголетие. Потом духовные отцы все вместе затянули: «Боже да будет свет…»

Давид-Бек и посол сошли с коней, обнялись.

— Окажите честь, господа посланники, ступите в наше жилище, — пригласил Бек.

Все снова уселись на коней, и огромное шествие двинулось к городским воротам.

Войско и народ не уставали кричать «хвала». Надрывали горло гусаны. Краски сотен знамен, отсвет хоругвей и блеск оружия — все это слилось, перемешалось и было похоже на море невиданных цветов. Горским жителям казалось, что совершается чудо. Никогда раньше не видели они подобной роскоши и торжественности.

От крепостных ворот и до дворца Верховного Собрания все было украшено цветами и зелеными ивовыми ветками. Из окон и с балконов свисали ковры и разноцветная парча. Лавки, корчмы и харчевни оставались открытыми. На рынке, на улицах и на площади начались пиры. За городские ворота выкатывали бочки с вином для расположившегося там народа. Резали баранов и быков. Женщины раздавали нищим, что жались подальше, еду.

Перед одним из трактиров спешились Вецки Маргар и Семеон. Откуда-то выехал и Есаи.

— Эй, братья! — крикнул он. — Вскрывайте карасы. Сегодняшний пир да будет самым знатным!..

Он спрыгнул с коня и обнялся с друзьями.

— Говорят, царь уже держит путь в Гандзак, правда ли это, братья-воины? — спросил трактирщик, протягивая им полные вина молочные кувшины.

— Не твоего это ума дело, — похлопывая его по вздутому животу, сказал Есаи. — Ты знай свое, неси еду и не мешайся в дела служилых людей. Ну, выпьем, братья! — Он опорожнил кувшин, протянул его трактирщику и, обратившись к людям, которые толпились на улице, крикнул:

— Эй, что вы там толчетесь, а ну, подходите, пейте за здравие русских!.. Дай бог, чтобы нога их поскорее ступила в наши горы. Подходите, пейте!.. Сегодня я угощаю! Зовите гусанов. Эй, где гусаны? Хочу петь, плясать!..

В честь прибытия русских послов Давид-Бек приказал раздать войску и народу вина. В ограде кафедрального собора Алидзора в огромных котлах варилось мясо. Воины по одному подходили к котлам. Служители заворачивали в лаваши мясо, посыпали солью и подавали им. Одна за другой пустели винные бочки. Иные из воинов уже захмелели. Кто-то схватил Есаи за ворот:

— Не могу больше, сотник, жени меня, слышишь, жени!..

Вокруг все закатились от смеха.

Кто-то крикнул:

— Гусан идет! Дорогу!..

Здоровяк десятник из Джраберда нес на плечах совсем юного гусана. Парнишка вырывался, кричал от страха. В одной руке он сжимал саз, а другой крепко ухватился за десятника и молил отпустить. Сзади шла толпа — орущая, веселая.

Вот десятник ссадил гусана на землю. Воины тут же подхватили его и усадили на спину мула, что стоял привязанный к столбу. Все требовали песню. Несчастный гусан забренчал на сазе, но то ли от страха, то ли от растерянности забыл слова. Кто-то поднес парню вина, и малый отошел, язык у него перестал заплетаться.

Торопись, красавец, Горы зеленеют. Шахкга, шахкга, Шахкга, шахкга!.. [40]

— Вот хорошо, вот ладно!.. — подбадривал Семеон.

— Живи бессмертно, гусан молодой! — кричала распалившаяся толпа.

— А ну, давай еще!..

Стемнело. Тысячи костров отгоняли теперь мрак от Алидзора. И целую ночь напролет гудела дорога: из дальних и ближних сел все валили люди.

— Ну прямо мир разверзся. И откуда такая тьма народу? — удивлялись старые алидзорцы.

40

Звукоподражание.