Мичман Тихоня

Марриет Фредерик

— Дона Сильвио! — воскликнул Джек.

— Что он говорит о доне Сильвио? — спросил дон Филипп.

Рассказ Мести был снова переведен, и он продолжал;

— Я по-прежнему ничего не отвечал на вопросы и не поднимал капюшона. Меня отвели в сторону и привязали к дереву. Затем все принялись пировать и петь песни, а мне хоть бы крошку дали. Вот я с голоду и принялся грызть веревку, грыз, грыз, пока не перегрыз. Тем временем все перепились и легли спать, поставив двух человек на часы, но и те скоро заснули. Я лег на землю и пополз —

как делают у нас на родине — к дону Сильвио. Он спал, положив голову на мой мешок с долларами. «Постой, мошенник — думаю — не долго тебе владеть ими». Я осмотрелся — все тихо; тогда я всадил ему в сердце нож, а другой рукой зажал рот; он побился немного и умер.

— Постойте, Мести, надо перевести это дону Филиппу, — сказал Гаскойн.

— Умер! Дон Сильвио умер! Ну, Мести, мы обязаны вам навеки, потому что мой отец не мог считать себя в безопасности, пока этот негодяй был жив.

— Затем, — продолжал Мести, — я отобрал у него мешок с долларами, пистолеты и кошелек с золотом и тихонько пополз в кусты; когда же отполз довольно далеко, встал и пустился бежать. На рассвете спрятался в кусты и просидел в них весь день; а ночью пошел дальше. Мне удалось выбраться на дорогу, но я не ел уже целые сутки и потому зашел в первый встречный дом. Тут я нашел женщину, которая заговорила со мной; я не знал, что ответить; она стала сердиться; я поднял капюшон и оскалил зубы. Она, должно быть, приняла меня за черта, потому что завизжала и бросилась вон из дома. Я зашел в дом, захватил, что нашлось съестного, и пошел дальше. Шел всю ночь, утром опять спрятался в кустах, а ночью опять пошел, и вот я здесь, масса Изи, — а вот и ваши доллары, — а от попа и каторжника вы отделались.

— Я боялся за вас, Мести, — сказал Джек, — но надеялся, что вы перехитрите попа; так оно и вышло. Доллары эти ваши, вы должны их взять себе.

— Нет, сэр, доллары не мои, — возразил Мести. — Моя добыча кошелек дона Сильвио: он битком набит золотыми. Что мое, то мое; что ваше — то ваше.

— Боюсь, что эта история выйдет наружу Мести; известно, что вы отправились с отцом Томазо, а женщина расскажет, как вы к ней явились. Я посоветуюсь с доном Филиппом.

— А я сяду за тот стол и поем; я так голоден, что готов бы был съесть и патера, и мула, и все, что угодно.

— Садитесь, дружище, ешьте и пейте, сколько душе угодно.

Совещание мичманов с доном Филиппом было непродолжительно: все согласились на том, что Мести следует убраться подальше, не теряя времени. Затем дон Филиппа и Агнеса пошли сообщить о случившемся дону Ребьере, который встретил их словами:

— Ты знаешь, Филипп, что отец Томазо вернулся? — Слуги сейчас сообщили мне об этом.

— А я сообщу вам еще кое-что, — отвечал дон Филипп и рассказал отцу о приключениях негра. Дон Ребьера тоже нашел, что Мести следует уехать немедленно.

— Пусть нам удастся выяснить козни отца Томазо, — что же из того? Мы восстановим против себя все поповское гнездо, а нам

и без того уже много пришлось потерпеть от него. Всего лучше будет негру немедленно уехать и притом вместе с нашими юными друзьями. Передай им это, Филипп, и скажи синьору Изи, что я остаюсь при своем обещании и выдам за него мою дочь, как только узнаю о согласии его отца.

Наш герой и Гаскойн признали благоразумие этой меры, тем более, что Джеку и самому хотелось поскорее получить разрешение отца. На другой день утром все было готово к отъезду, и молодые люди, простившись с семьей дона Ребьеры, отплыли с Мести на двухмачтовом судне, специально нанятом для этого переезда.

— О чем ты думаешь, Джек? — спросил Гаскойн.

— Я думаю, Нэд, что мы удачно отделались.

— Я тоже, — подтвердил Гаскойн, после чего разговор прекратился.

— А теперь о чем ты думаешь, Джек? — спросил Гаскойн после продолжительной паузы.

— Я думаю, что у меня будет что рассказать губернатору, — ответил Джек.

— Да, это верно, — сказал Гаскойн, после чего оба снова замолчали.

— А теперь о чем ты думаешь, Джек? — спросил Гаскойн после нового перерыва.

— Я думаю, что оставлю службу, — отвечал Джек.

— Хотел бы я сделать то же, — со вздохом сказал Гаскойн; и снова оба погрузились в размышления.

— А теперь о чем ты думаешь, Джек? — еще раз спросил Гаскойн.

— Об Агнесе, — отвечал наш герой.

— Ну, коли так, то я позову тебя, когда ужин будет готов; а пока пойду, потолкую с Мести.

ГЛАВА XXIX

Джек оставляет службу и занимается своими, делами

На четвертый день они прибыли на Мальту и, расплатившись с хозяином судна, отправились к губернатору.

— Рад вас видеть, молодцы, — сказал он, пожимая им руки. — Ну, Джек, что ваша нога? В порядке? Не хромаете? А ваша рука, Гаскойн?

— В порядке, сэр, так же здорова, как была раньше, — отвечали оба в один голос.

— Ну, счастье ваше; вам, я вижу, везет больше, чем вы заслуживаете своими шальными выходками. Но у вас, верно, есть для меня история, Джек?

— Да, сэр, и длинная.

— В таком случае вы расскажете мне ее после обеда — сейчас я занят. Займите ваши прежние комнаты. «Аврора» отплыла четыре дня тому назад. Но ваше выздоровление — истинное чудо.

— Чудо, сэр! — отвечал наш герой. — О нем толкует все Палермо.

— Ну, ступайте пока — увидимся за обедом. Уильсон обрадуется, когда узнает о вашем возвращении, он огорчался из-за вас больше, чем вы стоите.

После обеда Джек рассказал губернатору о приключениях Мести. Сэр Томас слушал с большим интересом, но по окончании рассказа спросил:

— Вот что, ребята, я не намерен читать вам проповедей, но я достаточно прожил на свете, чтобы знать, что сложный перелом ноги не вылечивается в две недели. Говорите по правде: вы надули капитана Уильсона?