МИД, Кремль, кувейтский кризис

Белоногов А. М.

И за иностранной политической и военной поддержкой руководство Кувейта обращаться не спешило в отличие от президента ОАЭ, который сразу, как только Багдад обвинил в ЛАГ Эмираты в экономической агрессии, обратился к Вашингтону с предложением провести совместные военные учения (что, кстати, и было осуществлено).

Думаю, читателю будет небезынтересен рассказ о событиях тех дней, который я услышал от прибывшего в Москву в августе 1990 года спецпредставителя короля Саудовской Аравии принца Бандера ибн-Султана. «За неделю до вторжения иракских войск в Кувейт, – рассказывал принц, – американцы проинформировали нас о том, что иракцы концентрируют свои армии в районе кувейтской границы. Мы запросили Багдад, что это означает. Нам ответили – готовятся военные учения. Мы передали сказанное кувейтянам, и они поверили в это. Они были озабочены информацией, которую американцы им передали, так как считали, что в Вашингтоне ищут

повод для того, чтобы разместить свои базы на кувейтской территории. Через несколько дней американцы передали нам и кувейтянам фотографии иракских войск, сделанные со спутников. Они свидетельствовали о том, что войска построены для атаки. Однако кувейтяне вновь подумали, что американцы стремятся испугать их и хотят создать предлог для ввода своих войск. В тот же день король Фахд связался по телефону с Саддамом Хусейном. Иракский президент заверил нашего короля, что никакого вторжения в Кувейт не готовится. Однако король Фахд все же послал в Багдад нашего министра иностранных дел. Его также уверили в том, что вторжения не планируется. Примерно в те же дни С. Хусейн лично заверил обратившихся к нему президента Египта, короля Иордании и Я. Арафата, что никакого вторжения не будет. Все трое потом передали эти заверения кувейтянам и нам. Мы со своей стороны также пытались успокоить кувейтян и теперь чувствуем себя виноватыми».

Таким образом, если у иракского руководства были задумки по части маскировки своих намерений, то они вполне удались. В ночь с 1 на 2 августа кувейтяне спали спокойно. Ни в Эль-Кувейте, ни в Вашингтоне, ни в Лондоне, ни в арабских или иных столицах не допускали мысли о том, что под вопросом окажется сама судьба Кувейта как самостоятельного государства.

Показателем того, что кризиса не предвиделось, может служить и дружный отъезд из Багдада в отпуск в конце июля большинства послов, в том числе американского и советского. Август считается политически мертвым сезоном и временем отпусков не только в Европе и в Америке, но и в арабском мире (в последнем случае в том числе и по климатическим причинам – к концу лета жара особенно изнурительна).

Нашим послом в Ираке в то время был Виктор Викторович Посувалюк, опытный дипломат и прекрасный арабист. Он занял свой пост в Багдаде в апреле 1990 года, а в отпуск отбыл потому, что в Ирак был переведен из другой арабской страны – Султаната Оман, где также был послом. За несколько дней до отлета в Москву он специально зондировал у иракских властей, нет ли противопоказаний его временному отсутствию в стране, и получил заверения, что таковых нет. Чуть забегая вперед скажу, что В. В. Посувалюку довелось пробыть в Москве всего два-три дня, так как после вторжения иракских войск в Кувейт, первым же рейсом ему пришлось улететь назад.

* * *

В Москве, как я отмечал, внимательно наблюдали за событиями в регионе, но ничего тревожного ни от наших послов, ни по другим линиям в центр не поступало. За пару дней до вторжения я обращался в Главное оперативное управление Генштаба, но и там считали, что перегруппировка иракских войск связана с предстоявшими учениями (видимо, такую версию иракцы подбрасывали не только саудовцам, но и нашим военным представителям в Ираке).

27 июля, принимая руководителя делегации Общества ирако-советской дружбы, государственного министра Ирака Аршада Аз-Зибари, я сказал ему, что в СССР внимательно следят за тем, как складываются отношения между Ираком и Кувейтом и искренне заинтересованы в том, чтобы возникшие разногласия были урегулированы политическими средствами, через двусторонние контакты или с помощью механизмов ЛАГ. При этом я выразил удовлетворение уже происходящим ростом цен на нефть и надежду, что тем самым успешно снимается одна из причин ирако-кувейтских разногласий. Мною было также подчеркнуто (как я это раньше сделал в беседах с послами Ирака и Кувейта), что всякое осложнение в арабском мире мы рассматриваем как негативный фактор. Министр в знак согласия кивал головой и со своей стороны не сказал ничего, что могло бы вызвать у нас тревогу.

За день до вторжения мне довелось принимать миссию доброй воли Султаната Оман во главе с советником султана Раджабом. Хотя разговор был посвящен двусторонним отношениям наших стран, я все же счел нужным сказать: мы обеспокоены напряженностью, возникшей между Ираком и Кувейтом, надеемся, что эти две соседние арабские страны найдут возможным уладить свои отношения, если необходимо, при посредничестве других арабских государств, а Советский Союз действует в направлении нормализации ирако-кувейтских отношений, которое определяется нашей принципиальной позицией – всегда выступать в интересах арабского единства.

Признаться, я до сих пор не могу до конца объяснить себе, как высшее руководство Ирака – люди, казалось бы, зрелые и многоопытные, могли пойти на такую авантюру, как

вооруженный захват другого государства. Могу лишь выстраивать свои версии по поводу того, откуда взялась серия грубейших просчетов, приведших к военному разгрому Ирака и тому незавидному положению, в котором даже десятилетие спустя находится иракский народ и его государство. Подробно я расскажу об этом в последней главе книги, а пока хочу выделить лишь один момент: почему в 1990 году даже представить было трудно, что Багдад по собственной воле вновь вступит на тропу войны.

Ведь минуло всего два года после окончания одного из самых долгих и кровопролитных военных конфликтов второй половины XX века – ирако-иранской войны. Иракские власти объявили ее финал своей победой. Но это верно лишь отчасти – в том смысле, что Хомейни в конце концов пришлось отказаться от мечты добиться свержения режима Саддама Хусейна. Истощив в войне силы, он согласился на прекращение огня, на что Багдад с радостью был готов еще за шесть лет до того, как смолкли, наконец, орудия. Но ведь и Багдад не добился по большему счету ровно ничего. Рассчитывая на легкий успех, он сам инициировал войну, а потом не знал, как из нее выпутаться, причем иракские войска были отброшены назад, в сущности, на те же географические рубежи, откуда началась восемь лет назад иракская наступательная операция. Я отлично помню, как меня – представителя Советского Союза в Совете Безопасности ООН, где вопрос о войне между Ираком и Ираном не сходил с повестки дня, буквально осаждали арабские дипломаты и в первую очередь представители Ирака с просьбой, чтобы СССР помог прекратить войну. Ирак выстоял с большим трудом и, не будь массированной советской и французской помощи оружием, вряд ли появился бы повод сооружать в Багдаде арку победы в виде поднятых вверх и под углом сходящихся сабель, каждую из которыхрук Саддама Хусейна.

По некоторым подсчетам экономические потери Ирака в войне с Ираном составили сумму порядка 500 – 750 миллиардов долларов, в войне погибло и было искалечено около полумиллиона иракцев, тяжело пострадал город Басра, который иранские войска неоднократно пытались взять штурмом. Значительный ущерб понесла первооснова иракской экономики – нефтяная и нефтеперерабатывающая промышленность, что отрицательно сказалось на уровне нефтедобычи и соответственно доходов от экспорта нефти. Так, если в последнем предвоенном 1979 году Ирак добыл 175 миллионов тонн нефти, то десятилетие спустя – лишь 139 миллионов тонн. Связанное с войной резкое увеличение военных расходов (при значительном падении доходов) затормозило осуществление принятых ранее программ развития, часть проектов пришлось «заморозить» до лучших времен. Покупательная способность иракского динара сократилась в 12 раз, уровень инфляции в 1990 году составил около 40 процентов, заметно обострились социальные проблемы, в том числе трудоустройства. Иными словами, война с Ираном обернулась для Ирака во многих отношениях – особенно в человеческом и социально-экономическом – большой бедой. Поэтому преодоление издержек военных лет объективно выдвигалось в качестве главной национальной задачи, реализация которой, прежде всего, требовала мирной, спокойной обстановки. Вот почему так трудно было представлять себе, что руководство Ирака может наступить на те же самые грабли – вновь ввяжется в военную авантюру. К большому сожалению, случилось, однако, именно так.

Вторжение

Было 2 часа ночи (с 1-ого на 2-ое августа 1990 года), когда 120-тысячная иракская военная группировка начала широким фронтом вторжение в Кувейт. Главным направлением удара была столица – город Эль-Кувейт, к которому вела современнейшая шестиполосная автострада соединяющая Басру со столицей Кувейта. Она и была использована для форсированного марш-броска. Его авангард составляли отборные танковые части Республиканской гвардии. Вторым эшелоном шла артиллерия и мотопехота. Продвижение было быстрым и почти беспрепятственным ввиду почти полного отсутствия к северу от столицы кувейтских воинских частей. К пяти часам утра иракцы подошли к столице и к полудню при поддержке боевой авиации и вертолетов почти полностью ею овладели. К двум часам дня все здания государственных учреждений, телевизионный и радио центры, телефонный узел, аэропорт, морской порт и другие важные объекты были заняты иракскими войсками.

Основные бои развернулись у казарм и у резиденции эмира – дворца Дасман, где в числе оборонявших его погиб младший брат эмира Фахд аль-Ахмед ас-Сабах, известный в стране и за рубежом своей деятельностью в Национальном и Азиатском олимпийском комитетах. Дасман и другая городская резиденция эмира были сожжены. Несмотря на отдельные случаи проявления кувейтскими военнослужащими и полицейскими героизма и самоотверженности, в целом в столице и в остальных частях страны вооруженное сопротивление было спорадическим и сравнительно быстро подавлялось многократно превосходящими силами противника.