Мидзу Акаи
Шрифт:
– Саюри – Якуро, Саюри – Якуро, – трещали сороки.
Как-то раз Саюри и Якуро столкнулись нос к носу.
– Какие у него колючки, – затаила дыхание Саюри, не отрывая восхищенных глаз.
– Какие у нее иголки, – неожиданно для себя оценил Якуро.
– Заметил, заметил, – радовалась между тем Саюри, кокетливо подбегая к грибу. Красная маслянистая шляпка вызывала у Якуро очень странные позывы. Это не был приступ голода или желание сделать запасы на зиму и даже валяние в листьях не доставило былого удовольствия.
На небе
– Ты девочка или мальчик?
Саюри испугалась. Ей в голову не пришло, что Якуро тоже может быть девочкой.
Когда все выяснилось, зверята катались, свернувшись шарами и хохотали, чихая, как это умеют делать только ежи.
С тех пор до самой зимы, каждое утро Саюри и Якуро встречались у заветного гриба. И даже грибник не смог этому помешать. А зимой… зимой они спали в одной норке. А где еще? Не в берлоге же. Ежи все-таки.
Я не зря сказал о полнолунии. С каждой полной луной я буду приходить и рассказывать тебе сказку.
Я бы мог!
Я бы мог! Я бы мог…
Но однажды.
Упасть к твоим ногам, и не для того, чтобы завязать шнурок на ботинке, а чтобы попросить твоей любви.
Я бы мог! Я бы мог…
Но однажды.
Попробовать не ревновать. Но лишь попробовать, потому что знаю – не получится. Ревность – чувство охотника, а не жертвы. Жертва никогда не станет ревновать. Ей всё безразлично. Охотник же всегда в конкуренции.
Я бы мог! Я бы мог…
Но однажды.
Бросить всех, врать каждому, кто потревожит. Говорить одним, что я в точке “А”, другим – что я в точке “Б”, а быть в это время с тобой. Послать весь мир отдыхать далеко и надолго.
Я бы мог! Я бы мог…
Но однажды.
Забыться так, как никогда. Какая роскошь! А пока… Я словно пульсар с монотонной тупой периодичностью выдаю сигнал: я здесь, ничего не изменилось, всё постоянно.
Я бы мог! Я бы мог…
Но однажды.
Взорваться с тобой сверхновой.
Моя последняя сказка
Я помню дату, когда последний раз поверил в сказку. Это после были сказочные герои, все последующее случалось вполне осознанно и принято, нет, не разочарованием – некой игрой, не жизнью и тем более не сказкой. Другим. Красивым, чуть тревожным миром, дергающим за струночки потаенного, когда закрываешь ладонями лицо и оставляешь просвет, чтобы все-таки видеть происходящее, чтобы точно знать, что всё будет хорошо. Даже если закончится.
Папа привел меня в театр. В наш театр. С высокими креслами, обитыми темно-красным бархатом, теплеющим мгновенно,
Кружила музыка, раскрывался свет рамп и юпитров, сцена вращалась, меняя декорации. А еще – Он, лежащий на искусно созданном тряпичном холмике. Это сейчас я понимаю, что бутафорию создают люди и чем талантливей художник, тем достоверней будет его творение. А тогда… Тогда были деревья, цветы, недвижимые, тяжелые тучи и ветер, удивительное ощущение ветра. Воя.
Его тоска передалась мне. Тоска Чудища. Я тогда еще не идентифицировал себя ни с одним из героев. В три года это не приходит в голову. Тогда я просто смотрел и чувствовал иных.
– Обещала вернуться на вечерней заре…
Чудище легло на холмик и закрыло глаза. Было в этом жесте не отчаянье, это в нем эмоции бьют через край, не ярость, перекрывающая гул ветра – любовь и тоска. Тогда я понял, что это такое. Мне показалось – понял. Знал, в Его словах усталость и смирение. И слово «обещала» скользнуло каймой, став лишним.
Мне так захотелось шапку-невидимку! Так… Чтобы прибежать к героине, никем не увиденным, чтобы дернуть за косу, крикнуть – Он же тебя ждет! Ты же обещала! – и чтобы она не видела меня. И чтобы ее гадкие, завистливые сестры не видели. Я хотел невидимо помочь.
Вцепился в спинку впереди стоящего кресла, губами прилип к бархату… С тех пор я знаю его на вкус.
Она успела. Остальное стало неважно. Все неважно. Даже Его превращение в красавца и принца.
Не хотелось идти домой. До последнего сидели в зале. Папа был догадлив, не задавал вопросов: "Ну как? Понравилось? А что больше всего?" Молодец. Я тогда еще сильней к нему привязался.
Повязал мне шарф, надел варежки, и лето на сцене открывшейся дубовой дверью «Выход», превратилось во вход в метель. Давно.
За мечтой по кругу
Так бывает, он знал. Проходит время и окружение меняется. На смену соседу-верблюду может вполне мирно придти соседка-зебра. А что верблюд? Снесут на склад, морду подкрасить или еще чего усовершенствовать. По-другому не получалось. Карусель должна работать.
Он остался единственным слоном в этой компании. И как часто случается, именно к нему бежали все дети. Правда, забирался только один – победитель. Он щекотал слону бока, теребил уши и заливисто смеялся, дотягиваясь до хобота.
Как-то слон увидел впереди себя новенькую. Ее сложно было не заметить. Серая, в яблоках, с развевающейся "на ветру" деревянной гривой.
Слону так захотелось стать ближе, что с каждым разом, когда детки рассаживались, он мчался со всех ног, стараясь ее догнать.
– Быстрей, быстрей, – повторял слон.
Ему стало неважно, что было вчера с соседом-верблюдом, норовившим плюнуть под ноги, что было год назад с той единственной, которую он может быть еще… или их красили в одинаковый цвет…