Миф о рациональном избирателе. Почему демократии выбирают плохую политику
Шрифт:
В общественном сознании бытует слишком много вариаций антирыночного предубеждения, чтобы их перечислять. Наверное наиболее часто встречается ситуация, когда платежи на рынке приравниваются к трансфертам, и при этом игнорируется то, что эти платежи создают стимулы [117] . (На экономическом жаргоне под трансфертом понимается переход богатства от одного лица к другому без каких-либо обязательств со стороны получателя.) Таким образом, с такой точки зрения, все, что имеет значение, это то, кто вам более симпатичен – получатель трансферта или тот, кто этот трансферт осуществляет. Классическим примером может служить склонность людей рассматривать прибыль как что-то, что достается богатым людям даром. Поэтому если вы патологическим образом не сочувствуете богатым людям больше, чем бедным, ограничение размеров прибылей будет казаться вам хорошей идеей.
117
Это приблизительно эквивалентно тому, что Томас Соуэлл (Sowell 2004a: 4—13) называет «одношаговым» мышлением, т. е. учетом только ближайших и очевидных эффектов той или
Экономисты любых политических убеждений обычно не могут сдержать смеха в ответ на такие утверждения. Прибыли – не подарок, а плата за услугу: «Если вы хотите стать богатыми, то вам придется дать людям что-то, за что они заплатят». Прибыли создают стимулы для того, чтобы снижать издержки производства, переводить ресурсы из менее производительных отраслей в более производительные и придумывать новые товары. Именно в этом состояло центральное утверждение книги «Богатство народов»: «невидимая рука» неявно побуждает эгоистичных бизнесменов служить общему благу: «Каждый отдельный человек постоянно старается найти наиболее выгодное приложение капитала, которым он может распоряжаться. Он имеет в виду свою собственную выгоду, а отнюдь не выгоды общества. Но когда он принимает во внимание свою собственную выгоду, это естественно или, точнее, неизбежно, приводит его к предпочтению того занятия, которое наиболее выгодно обществу» [118] .
118
Smith (1981: 454); Смит (2007, 441).
Для современных экономистов эти слова не более чем трюизм, но современные экономисты обычно не учитывают главное. Если наблюдения Адама Смита представляют собой всего лишь трюизмы, зачем он их тогда записал? Почему преподаватели экономики постоянно цитируют этот абзац? Потому что утверждение Смита было контринтуитивным для его современников и остается контринтуитивным и сегодня. То, что для немногих трюизм, для большинства – ересь. Хорошо зная это, Смит пытался шокировать читателей, чтобы заставить их усомниться в своих догматах: «Преследуя свои собственные интересы, он часто более действительным образом служит интересам общества, чем тогда, когда сознательно стремится делать это. Мне ни разу не приходилось слышать, чтобы много хорошего было сделано теми, которые делали вид, что они ведут торговлю ради блага общества» [119] . Прибыли бизнеса кажутся трансфертами, но приносят благо обществу; филантропия бизнеса, казалось бы, приносит выгоду обществу, но на деле в лучшем случае является трансфертом.
119
Smith (1981: 456); Смит (2007, 443).
То же самое верно и в отношении непопулярных «сверхприбылей». Атаки на «безумные прибыли» стали доминирующей темой в антирыночной мысли в последние столетия, а в более ранние времена основной мишенью для критики был процент, или «ростовщичество» [120] . В популярном представлении процент имеет только один эффект: обогащение денежных кредиторов и обнищание тех, кто от них зависит. В своей классической книге «Капитал и процент» Ойген Бем-Баверк утверждает, что предубеждение против рынков капитала имеет тысячелетнюю историю: «Заимодавец обычно богат, должник беден, и первый выступает в ненавистном свете человека, который, взимая процент, выжимает из без того незначительного состояния бедняка некоторую часть, чтобы увеличить свое и без того уже значительное богатство. Неудивительно поэтому что как античный мир… так тем паче и христианские Средние века… крайне недоброжелательно относились к проценту» [121] .
120
О проценте см.: Houkes (2004) и B"ohm-Bawerk (1959); Бём-Баверк (2009).
121
Bohm-Bawerk (1959: 10); Бём-Баверк (2009: 276).
Проведенный Тимуром Кураном анализ исламской экономики показывает, что противодействие проценту недавно вновь начало набирать популярность: «Чтобы быть исламским экономистом, недостаточно быть образованным мусульманином, участвующим в экономических дискуссиях. Нужно быть в принципе против любого процента» [122] .
Процент является главным экономическим врагом исламского мира, и многие правительства в явной форме поддерживают беспроцентное «исламское банковское дело»: «Цель состоит не только в том, чтобы сделать исламские банковские услуги более доступными. Цель – сделать все банковское дело исламским. В некоторых странах кампании против обычного банковского дела привели к тому, что „сопряженное с процентом“ банковское дело стало нелегальным. В Пакистане в 1979 г. всем банкам было приказано исключить процент из своей деятельности в течение 5 лет, а в 1992 г. шариатский суд ликвидировал различные значимые исключения из этого запрета. Запреты на процент введены также в Иране и Судане» [123] .
122
Kuran (2004: 39).
123
Kuran (2004: 57).
Чего не могут понять люди начиная с жителей древних Афин и заканчивая современным Исламабадом? Как и прибыль, процент является не даром, а платой за услугу: кредитор получает процент в обмен на откладывание своего потребления. Государство, которому удалось бы упразднить выплату процента, не принесло бы пользы тем, кто нуждается в заемных средствах, поскольку одновременно оказалось бы
В настоящее время Алан Блайндер связывет с антирыночным предубеждением сопротивление введению торгуемых квот на выбросы [124] . Зачем разрешать людям «покупать разрешение на загрязнение», если можно просто заставить их прекратить эту деятельность? Ответ из учебника состоит в том, что торгуемые квоты обеспечивают большее сокращение загрязнения при меньших издержках. Фирмы, которые способны с незначительными затратами снизить свои выбросы, делают это, продавая свои дополнительные квоты на загрязнение загрязнителям с меньшим пространством для маневра. В результате вы получаете большее сокращение загрязнения за те же деньги. Установление цены разрешения на загрязнение, таким образом, не является просто трансфертом; оно создает стимулы для улучшения состояния окружающей среды с наименьшими издержками. Но неэкономисты, включая относительно искушенных специалистов, участвующих в разработке экономической политики, с этим не согласны. Блайндер рассматривает результаты опроса 63 сторонников защиты окружающей среды, работников конгресса и промышленных лоббистов. Ни один из них не смог воспроизвести стандартное объяснение экономистами пользы от торгуемых квот [125] .
124
Blinder (1987: 136–159).
125
Blinder (1987: 135); первоначальное исследование см. в Kelman (1981: 98–99).
Еще одной испостасью антирыночного предубеждения являются теории монопольной цены. Экономисты, конечно, признают существование монополий. Но рядовые американцы обычно объясняют «монополией» любой дефицит [126] . Трудно принять идею, что цена обычно определяется спросом и предложением. Даже в отраслях с большим количеством фирм неэкономисты выводят цены на продукцию фирм из намерений и заговоров их генеральных директоров. Экономисты, однако, понимают, что сговор является частным случаем дилеммы заключенных [127] . Если количество фирм в отрасли превышает некоторую величину, сговор в масштабах всей отрасли вряд ли будет успешным.
126
См., например: Knight (1960: 98–99).
127
См., например: Scherer and Ross (1990: 208—20).
Исторически, в качестве особенно вредных «монополистов» люди часто видели посредников. Только посмотрите на этих паразитов: они покупают товары, «маркируют их», а потом перепродают нам «те же самые вещи». Бастиа следующим образом критиковал социалистов за «возбуждение в людях ненависти» против посредников: «Они охотно уничтожили бы капиталиста, банкира, спекулянта, предпринимателя, торговца и негоцианта, обвиняя всех их в том, что они становятся помехой между производством и потреблением, вымогая деньги у той и другой стороны и не доставляя им взамен ровно ничего. <…> И при помощи громких фраз: эксплуатация человека человеком, спекуляция голодом, барышничество – они начали поносить торговлю и утаивать ее благотворное влияние» [128] .
128
Bastiat (1964b: 19, 20); Бастиа (2006: 30, 31).
В чем же заключается упомянутое Бастиа благотворное влияние? У экономистов есть стандартный ответ. Транспортировка, хранение и дистрибуция являются ценными услугами – факт, который немедленно станет для вас очевидным, когда вам понадобится прохладительный напиток в необжитом месте. И как и большинство ценных услуг, эти услуги сопряжены с издержками. Поэтому самое большее, чего можно требовать от посредников, это не то, чтобы они работали бесплатно, а то, чтобы они ежедневно сталкивались с конкуренцией.
Учитывая, что обычно на таких рынках можно встретить большое количество фирм, экономисты находят обвинения посредников в «монополизме» совершенно бредовыми [129] .
Рассматривая этот вопрос, не стоит забывать о конспирологической теории, которая столь же беспочвенна, сколь и популярна: якобы капиталисты сговариваются, чтобы поддерживать ставки заработной платы на уровне выживания. Многие применяют эту теорию к странам третьего мира и несколько смягченную версию к странам первого мира. Но в странах первого мира существуют буквально миллионы работодателей. Теория становится смехотворной, если просто представить себе, каких усилий потребовала бы организация подобного сговора. Более грамотные сторонники этой теории указывают на то, что сам Адам Смит был обеспокоен перспективой заговоров работодателей [130] , спокойно забывая о том, что во времена Адама Смита высокие транспортные и информационные издержки оставляли работникам гораздо меньший выбор работодателей.
129
См., например: Stiglitz (2002b)
130
«Говорят, что нам редко приходится слышать о соглашениях хозяев, зато часто слышим о соглашениях рабочих. Но те, которые на этом основании воображают, что хозяева редко вступают в соглашения, совершенно не знают ни жизни, ни данного предмета. Хозяева всегда и повсеместно находятся в своего рода молчаливой, но постоянной и единообразной стачке с целью не повышать заработной платы рабочих выше ее существующего размера. Нарушение этого соглашения повсюду признается в высшей степени неблаговидным делом, и виновный в нем предприниматель навлекает на себя упреки со стороны своих соседей и товарищей» (Smith (1981: 84); Смит (2007: 119–120)).