Миф о рациональном избирателе. Почему демократии выбирают плохую политику

Каплан Брайан

Несмотря на столь многообещающее начало, экономисты XIX в. не развили тему пессимистичного предубеждения. Бастиа и Ньюкомб практически не касались этой темы. Социалисты XIX в., предсказывавшие обнищание рабочего класса, все-таки столкнулись с интеллектульным противодействием со стороны экономистов. Но социалистические пророчества коренились не в пессимизме как таковом, а во враждебности к рынку. Экономисты часто высмеивали социалистов за их оптимизм в отношении грядущей социалистической утопии [179] .

179

См., например: Mises (1971b).

Оппонентов страшилок в XIX в. легче отыскать в области социологии. Алексис де Токвиль порицал пессимизм как «тяжелую болезнь нашего времени» [180] . Герберта Спенсера расстраивало, что «чем больше улучшаются условия жизни, тем громче звучат голоса их критиков» [181] .

Когда такие проблемы, как дурное обращение с женщинами, неграмотность или бедность, являются серьезными, население воспринимает их как должное. Когда происходит улучшение условий жизни, люди начинают все больше считать, что никогда еще все не было так плохо.

180

Herman (1997: 65).

181

Spencer (1981: 3).

«Однако хотя улучшение физического и ментального состояния масс происходит намного быстрее, чем раньше, хотя снижение уровня смертности доказывает, что жизнь перестала быть столь тяжелой, становятся все слышнее стенания о том, что пороки существующего строя настолько ужасны, что исправить их может только социальная революция. Несмотря на наличие очевидных улучшений… со все возрастающим неистовством провозглашается, что дела идут так плохо, что существующее общество нужно разрушить и перестроить в соответствии с другим планом» [182] .

182

Spencer (1981: 6).

Даже ведущие оптимисты признают, что в современную эпоху пессимистичное предубеждение усилилось. Херман утверждает, что оно достигло апогея вскоре после Первой мировой войны, когда «разговоры о закате западной цивилизации, стали столь же естественны, как дыхание. Единственным дискуссионным вопросом оставалось не то, был ли Запад обречен, а то, почему он был обречен». При этом, как ни странно, уровень пессимизма продолжает оставаться очень высоким: «Хотя интеллектуалы предсказывали неизбежный крах западной цивилизации на протяжении последних более чем 150 лет, влияние пессимизма росло в этот период быстрее, чем когда бы то ни было в истории» [183] .

183

Herman (1987: 297, 1).

Как может высокий уровень пессимизма сосуществовать с постоянно растущим уровнем жизни? [184] Хотя со времени Первой мировой войны уровень пессимизма снизился, разница между объективными условиями и их субъективным восприятием сейчас, возможно, больше, чем когда бы то ни было [185] . Грег Истербрук высмеивает неспособность жителей развитых стран осознать свою удачу: «Наши предки, которые неустанно трудились и шли на жертвы в надежде, что их потомки когда-то будут наслаждаться свободой, комфортом, будут здоровыми и образованными, были бы расстроены, увидев, как мы сейчас упорно отрицаем, что у нас все это есть» [186] .

184

Некоторые попытки ответить на этот вопрос см. в: Easterbrook (2003), Cox and Alm (1999), Mueller (1999) и Whitman (1998).

185

См., например: Pew Research Center (1997).

186

Easterbrook (2003: 119).

Как и Давид Юм, экономисты Кокс и Алм объясняют наш пессимизм фундаментальными свойствами человеческой психологии: «Настоящее почти всегда бледнеет перед старыми добрыми днями». Мягкие формы этого предубеждения поддерживают на стабильном уровне недовольство состоянием экономики: «Любители поностальгировать часто игнорируют улучшения в качестве товаров и услуг, но любят вспоминать цены, которые они когда-то давно платили за самые дешевые виды продуктов» [187] . Тяжелые формы делают нас «восприимчивыми» к параноидальным фантазиям: «Какая-то часть человеческой природы склонна к апокалиптическим суевериям. Пессимисты среди нас постоянно предполагали, что все мы идем прямо в ад. Не важно, что этого так и не произошло: многие готовились к худшему. Откуда бы ни исходили зловещие предсказания – из Библии, от Нострадамуса, Томаса Мальтуса или Римского клуба, предсказания катастрофы нелегко игнорировать, сколько бы раз мы ни просыпались утром после того, как мир уже должен был исчезнуть» [188] .

187

Cox and Alm (1999: 200, 44).

188

Cox and Alm (1999: 197).

Сейчас идут дискуссии по поводу замедления темпов экономического роста. Именно его имеют в виду такие относительно пессимистически настроенные экономисты, как Пол Кругман, когда говорят, что «американская экономика находится в плохом состоянии» [189] . Другие экономисты парируют, что стандартные показатели не учитывают надлежащим образом растущее качество и разнообразие потребительских благ и меняющийся состав рабочей силы. Быстрый экономический рост в 1990-е годы породил новые сомнения [190] .

В любом случае даже самое худшее заключение, которое можно сделать из статистики роста ВВП – замедление темпов экономического роста, – не является катастрофой. В ответ на популярность экономического пессимизма Кругман также восклицает: «Я видел настоящее, и оно существует!» [191]

189

Krugman (1996: 48).

190

См.: Krueger and Solow (2001).

191

Krugman (1996: 214).

Любимой козырной картой умного пессимиста выступает утверждение, что такие стандартные статистические показатели, как ВВП, не учитывают многих важных компонентов нашего уровня жизни. Основным таким потенциальным элементом является качество окружающей среды, по поводу которого негативистское мышление, мягко говоря, устойчиво засело в головах людей [192] . Пессимисты часто добавляют, что наша неспособность справиться с разрушением окружающей среды скоро также приведет к экономической катастрофе. В 1960-х годах король пессимистов Пол Эрлих сделал печально известный прогноз о том, что игнорирование окружающей среды вскоре приведет к массовому голоду [193] . Поскольку запасы ресурсов быстро истощаются, в то время как нас становится все больше, люди будут бедными и голодными, а не просто неблагодарными по отношению к Матери-Земле.

192

См., например: Starke (2004). Также широко распространено мнение, что жизнь становится хуже из-за ухудшения качества социума и культуры. Критику культурных и социальных пессимистов см. в: Whitman (1998).

193

Erlich (1968).

Некоторые экономисты приняли вызов. Больше всех на этом поприще преуспел Джулиан Саймон, который утверждает, что популярные фаталистские представления о сокращении ресурсов, перенаселении и качестве окружающей среды крайне преувеличены, а зачастую противоположны фактическому состоянию дел [194] . Прогресс в прошлом не гарантирует прогресса в будущем, но дает основания для того, чтобы исходить из такого допущения: «На протяжении человеческой истории не было недостатка в предсказаниях грядущего дефицита ресурсов, и, как и сегодня, алармисты всегда утверждали, что прошлое уже не может служить руководством для будущего, потому что мы живем в поворотный момент истории… И каждый раз те, кто ставил на улучшение, а не на ухудшение материальных аспектов жизни – таких как доступность природных ресурсов, – обычно были правы» [195] .

194

Simon (1996, 1995a).

195

Simon (1995b: 642-43).

Саймон вызвал огонь на себя, но в современной экономике окружающей среды его основные тезисы, согласно которым природные ресурсы дешевеют, высокая плотность населения не оказывает негативного влияния на развитие, качество воздуха улучшается, сейчас стали практически мейнстримом [196] . После публикации новаторской работы Майкла Кремера «Population Growth and Technological Change: One Million B.C. to 1990», даже «радикальная» идея Саймона о том, что рост численности населения ведет к повышению уровня жизни, получила широкое признание [197] . Вывод: корректировка показателей экономического благосостояния не может служить основанием для возрождения пессимизма. Более того, показатели, включающие в себя больше компонентов, усиливают аргументы оптимистов, поскольку условия жизни улучшались в сферах, не учитываемых текущими показателями [198] . Таким образом вопрос: «Не беспокоитесь ли вы по поводу того, что ухудшающееся качество окружающей среды уничтожит ваше материальное благосостояние?» – подобен вопросу: «Бьете ли вы все еще вашу мать?»

196

См., например: Dasgupta et al. (2002), Freeman (2002), Lomborg (2001) и Johnson (2000). Даже Коул (Cole 2003) в критической рецензии на работу Ломборга делает упор на исключения из оснований для оптимизма по поводу состояния окружающей среды, но признает реальность многих позитивных трендов.

197

Kremer (1993). Отмеченная различными премиями работа Джареда Даймонда «Ружья, микробы и сталь» (Diamond (1997); М.: АСТ, 2010) пытается проследить примерно такую же связь между численностью населения и инновациями, хотя и без особого энтузиазма.

198

Есть разница между а) пессимистами, которые считают, что страшные сценарии вероятны, и б) пессимистами, которые считают, что страшные сценарии маловероятны, но по их поводу все равно стоит беспокоиться. Мало кто из экономистов, включая меня, имеют что-то против пессимизма второго рода. Было бы глупо отмахиваться от беспокойства по поводу распространения ядерного оружия на том основании, что ядерное оружие, скорее всего, никогда не будет применено. Я бы хотел поблагодарить Эндрю Гельмана за то, что он указал мне на эту разницу.