Мифологическая зоология
Шрифт:
Отказавшись от услуг научной фантастики, попробуем теперь взглянуть на проблему происхождения мифозоев с более реалистических позиций. Поскольку занимающиеся мифологией гуманитарии с полным основанием полагают, что мифозои созданы воображением людей, их усилия направлены на выяснение причин и условий возникновения этих фантастических образов.
Почти все мифологи исходят из того, что первобытные люди ощущали себя частью природы и считали все окружающие предметы и явления (животных, растения, скалы, ручьи, ветер, небесные тела и т. д.) такими же одушевленными существами, как они сами (анимизм), а некоторых из них наделяли особыми магическими силами (фетишизм).
Штернберг (1936) предполагает, что образы разного рода фантастических существ зарождались в воображении находящихся в экстатическом состоянии шаманов и вдохновенных жрецов. Подтверждением этой идеи, казалось бы, может служить Откровение Иоанна Богослова.
Эта, казалось бы, вполне правдоподобная гипотеза имеет слабые стороны. Во-первых, она может объяснить только возникновение миксантропных химер и не распространяется на химер полностью зооморфных. А во-вторых, Соколова, в сущности, не приводит ни одного достоверного примера превращения тотемического животного в химеру. Она упоминает греческое племя мирмидонян, считающее своим первопредком муравья, но соответствующей химеры (человеко-муравья) в греческой мифологии нет. Ссылаясь на Пана, она дает прекрасный пример антропоморфизации, но никаких оснований считать, что Пан — бог полей и рощ — был тотемом какого-то племени, нет. То же можно сказать и о египетских богах, которые, как правило, имеют тело человека и голову какого- нибудь зверя или птицы. Миксантропная апокалиптическая саранча тоже имеет не тотемический, а мистический смысл — это кара небесная. Иоанну Богослову показалось мало того вреда, который саранча приносит людям в реальной жизни, и он превратил ее в маленькое чудовище.
Особенно неудачной в этом отношении оказалась ссылка на четырех евангелистов, трое из которых тоже иногда изображались с головами льва, тельца и орла. Ведь евангелисты были не химерами, а историческими личностями; изображение у них голов названных животных имело лишь символическое значение. X. Л. Борхес (Инт.) поясняет это следующим образом: «...Матфею был дан ангел (человек), ибо он представлял человеческую природу Спасителя, Марку — лев, ибо он объявил о царском достоинстве Христа, Луке — бык, эмблема жертвенности, ибо он показал священническую сущность Христа; Иоанну же орел — за возвышенный полет его веры». Не исключено, что таким же символическим образом объясняются головы египетских богов. Из сказанного следует, что тотемизм был возможным источником возникновения только некоторых (но не всех!) миксантропных химер.
А. Тахо-Годи (1989) в своей монографии по мифологии древних греков высказывает мысль, что возникновение фантастических существ связано с явлениями анимизма и фетишизма. Хотя языческие боги возникли как олицетворение могущественных сил природы, их идолами нередко служили различные фетишизированные предметы и животные, которые затем тоже подверглись антропо- морфизации.
Е. Г. Яковлев большое значение придает оборотничеству (способности некоторых людей и животных временно принимать вид других животных): «...в некоторых образцах античной мифологии эта возможность превращения как бы прерывается; процесс превращения застывает. Поэтому рождаются фантастические образы сфинксов, кентавров, нереид, козлоногих сатиров... Они продукт такой фантазии, в которой слиты элементы художественно-образного отражения действительности и религиозной фантазии, религиозного восприятия мира, магических и ритуальных действий» (Яковлев, 1977, с. 13). Эти идеи близки к гипотезе незавершенного метаморфоза А. П. Римского-Корсакова, так как оборотничество — это тоже метаморфоз, но не навсегда, а на время.
Я. Пропп (1996), не отрицая значения тотемизма, которым он объясняет наличие у египетских богов голов разных зверей и птиц, полагает все же, что многие химеры имели более позднее происхождение. По его мнению, в мифологии народов, находящихся на стадии доклассового родового общества, химер еще нет. «Эти фантастические животные — продукт культуры поздней, когда человек начал терять интимную
Не оспаривая эту идею в целом, можно все же заметить, что древние греки, еще не додумавшиеся до крылатых драконов, уже имели множество настоящих химер, в том числе первую Химеру, горгону Медузу, Сциллу, Сфинкса и др. Тем не менее идея сравнительно позднего происхождения многих фантастических животных безусловно заслуживает внимания. Своеобразный рецидив химеротворчества произошел в Европе в средние века — в бестиариях появились такие бестии, каких нет не только в природе, но и в классической мифологии (рис. 69). Идея Проппа оправдывается, даже будучи вывернутой наизнанку, — у оленеводов-эвенков, еще не вполне освоившихся с современной техникой, возникло техногенное чудовище Силавун (см. ниже).
Вообще, со временем многие животные приобрели в воображении людей символическое значение. Змея, пресмыкающаяся по земле и способная внезапно ужалить наступившего на нее ротозея, стала символом всего низменного и коварного, а парящая в небесах птица символизирует нечто свободное и возвышенное. Животные стали символизировать разные стороны человеческого характера — храбрость или трусость, хитрость или простоватость, жадность, похотливость и т. д., что тоже имеет отношение к формированию химер. Один из главных мексиканских богов Кецалькоатль («пернатый змей») считается символом неба и земли. Однако анализировать химер с позиций зоологической символики не очень просто, так как одни и те же животные у народов с разным менталитетом могут символизировать совершенно разные понятия. Так, например, в «Словаре символов» Тресиддера (1999) змее посвящено 6 страниц. Символика этого животного многозначна и противоречива. Первоначально змея была символом дождя и плодородия земли. Потом появилась сексуальная символика — аналогия с пенисом и пуповиной, объединение мужского и женского начала. Змея, периодически сбрасывающая кожу, стала символом омоложения и долголетия, а также целительства — символом бога Асклепия (Эскулапа) и осталась символом медицины до сих пор. Кроме того, змея была атрибутом богини мудрости Афины Паллады. В то же время Ороборо — змея, кусающая свой хвост, — является символом вечности и самодостаточности (но это далеко не все, что сообщает Тре- сиддер о змее). Поэтому при зарождении в воображении людей какого-то чудовища бессознательно подбираются части тела тех животных, которые лучше всего характеризует это фантастическое существо.
Складывается впечатление, что возникновение различных чудовищ не обязательно связано с менталитетом первобытного человека и может базироваться на общечеловеческих свойствах психики. В связи с этим большой интерес представляют взгляды психолога К. Г. Юнга, который ввел в науку понятие «архетип». По мнению этого автора, в сновидениях иногда проявляются элементы, не принадлежащие личному опыту сновидца; эти первообразы (архетипы) являются «первозданными, врожденными и унаследованными от первобытных людей формами разума» (Юнг и др., 1997, с. 66). «Мы зависим в большей степени, чем мы думаем, от посланий, которые получаем с помощью таких символов, оказывающих воздействие на наши убеждения и на наше поведение» (там же, с. 196).
С.С. Аверинцев (МНМ; Т. 1, с. ПО) определяет архетипы как «первичные схемы образов, воспроизводимые бессознательно и априорно формирующие активность воображения, а потому выявляющиеся в мифах и верованиях, в произведениях литературы и искусства, в снах и бредовых фантазиях». Иначе говоря, архетипы — не сами образы, а их схемы, которые пополняются материалом сознательного опыта, а мифотворчество состоит в конкретизации этих схем; архетипы — это нечто бессознательное, присущее всем людям и передающееся по наследству. Таким образом, концепция Юнга сводится к двум положениям: 1) в мифологии разных народов представлены ситуации, построенные по одинаковым схемам; 2) эти схемы заключены в подсознании и унаследованы от далеких предков.