Мифология греков и римлян
Шрифт:
Все эти данные (их число можно было бы легко увеличить) с несомненностью указывают на тот факт, что и сам Критский Зевс, и Европа, Минос, Пасифая, Минотавр, Лабиринт в процессе развития мифа получали космическое значение (ср. также и отождествление Зевса с днем в № 13 b).
4. Критский полисинтетизм. Астерий. В заключение рассмотрения основных сторон критской мифологии Зевса необходимо отметить еще одну, которая отличается своим синтетизмом и совмещением разнородных и логически плохо совмещаемых элементов. Это — мифы об Астерии и Талосе. Тут мы имеем стадию самого настоящего антропоморфизма, который в этих мифах принимает и старинные тератоморфические формы, но по своему содержанию это чисто человеческие истории. В то же время эти мифы включают в себя прежние хтонические элементы, дорастающие здесь до небесной, солнечно–звездной мифологии.
Имя Астерия (источники пишут то Asterios, то Asteri–оп) прежде всего связывается с самим Зевсом. В качестве отца Миноса и супруга Европы фигурирует на Крите именно Зевс Астерий, т. е. Зевс Звездный (№ 14 а). Однако сказание делает
Если объединить в одно целое все эти разбросанные материалы об Астерии, то станет совершенно ясным, что здесь мы имеем дело с какой–то героической ипостасью Зевса, дошедшей не только до полного антропоморфизма, но даже и до забвения всякого его божественного происхождения, так что о тождестве соответствующего героя с Зевсом говорит только его имя — Звездный.
5. Талое, а) Такой же интересный конгломерат разновременных мифологических форм находим и в критских сказаниях о Талосе. На Крите был известен и Зевс Та–лейский (№ 15 а). Гесихий (№ 15 а) прямо истолковывает: «Талей — Зевс на Крите». То же самое говорят критские надписи. Жители Дрероса, города в восточном Крите, поклонялись разным божествам, в том числе и Зевсу–Талею, и Гелиосу (надписи). В городе Олусе было святилище Зевсу–Талею. Может быть, ему же поклонялись и на Иде, так как у ее подножия была найдена надпись, указывающая на связь с Талейской вершиной, где также почитался Зевс. В Лаконике высшая точка Тайгета называлась Талетон и была посвящена Солнцу с жертвоприношением лошадей (Paus. Ill 20, 4). Есть лаконская надпись: «Зевсу Талетиту, Авксесии и Дамойе»; последние две — богини плодородия, с ними и сочетался Зевс (мотив плодородия). В связи с этим Узенер сближает имя Талоса с греческим глаголом thallo — «цвету». Такая этимология является возможной. Зевс на Крите почитался, следовательно, и под именем Талея или Талейско–го. Это был один из многочисленных образов общекритского хтонического Зевса (на его хтонизм, возможно, указывает сталактитовая пещера на северном отроге Иды, известная под тем же названием). Это — какой–то хтонический демон, может быть занесенный с Востока, наподобие Зевсовой супруги Европы, страшный и кровожадный, требующий себе человеческих жертв и представляющий собой типичное для раннего хтонизма отождествление плодородного и смертоносного начала. К этому необходимо прибавить еще и неясное указание источников на бычачью природу Талоса (№ 15 b), а также и на некоторые несомненные, но по смыслу своему неясные птичьи (№ 17 g) и змеиные (№ 17 b) рудименты в этом образе. Этот Талое, как и вообще Зевс, доходит до космического завершения хтонизма и даже трактуется как Солнце (№ 15 а), сохраняя в то же самое время и рудименты из животного мира.
б) Но с другой стороны, оказывается, что Талое вовсе не стихийно–демоническое начало, а некоторого рода герой, правда, близкий к образу чудовища, гиганта (№ 15 с) или великана. Один из вариантов (№ 15 b) гласит, что он принадлежит еще к медному поколению людей, будучи, таким образом, медным и живым одновременно наподобие того пса, с которым вместе он был приставлен Зевсом к Европе и ее пещере после бракосочетания Зевса с Европой. На ступени антропоморфизма миф о Талосе стал быстро эволюционировать в направлении придания ему чисто человеческих и прежде всего полубожественных черт. Имелось сообщение (№ 15 d) о том, что он является отцом самого Гефеста (Мальтен, впрочем, полагает, что вместо «Гефест» в этом тексте надо читать «Фест», так что здесь речь идет о Талосе как отце Феста, эпониме основанного им города), или о том, что Талое — брат Миноса и Радаманта (№ 15f), т. е. сын Зевса. В дальнейшем этот полубожественный антропоморфизм переходит в самый настоящий героизм. Имеется и один (весьма сомнительный) текст о Талосе как сыне морской богини Эвриномы и Адониса (Serv. Verg. Eel. 18).
На монетах из Феста (IV в. до н. э.) Талое изображается в виде крылатого человека с камнем в руках, а на обратной стороне монеты — разъяренный бык, на других же монетах на обратной стороне — гончая собака. Эти монеты можно сравнить с кносскими, где изображен Минотавр (тоже одна из ипостасей Критского Зевса) тоже с огромным камнем в руке. Иногда эти камни понимают как звезды или Солнце. Мифы рассказывают, что Талое становится помощником Миноса, что Талоса сделал небесный художник Гефест и подарил его Миносу (№ 15 b и др.). Миноса он охраняет не только на Крите, но и в Сардинии, где он уничтожает его противников то с помощью огня, то прижимая их к своей груди (№ 16 b, с, f, g).
в) Представляет интересную подробность указание некоторых источников на то, что умерщвляемые Талосом люди смеялись особым смехом, который получил название «сардонического» или, как пишут источники, «сар–данского». Обстоятельные разъяснения по поводу этого смеха дают платоновский схолиаст и Свида (№ 16 b, с) со ссылками на историков Тимея, Демона, Клитарха и Таррея, а также на известного поэта Симонида.
Древние исследователи, а из новых Велькер,
г) К чисто героической разработке мифа о Талосе относится также одно глухое упоминание (№ 15 е) о нем как о сыне Энопиона (а Энопион — сын Диониса и основатель виноделия) в связи с распространением культуры винограда (ср. FHG II 50, frg. 13). Сюда же надо отнести сообщения некоторых источников о любви Талоса к Ра–даманту (№ 15) и о каком–то сыне Талоса Левке.
Возможно, дальнейшим шагом в развитии антропоморфизма мифа о Талосе является известное очень странное указание. Именно, в одном мифе говорится о единственной вене в теле Талоса, которая шла от шеи до пяток и оканчивалась медным гвоздем. Это может быть, по мнению Блюмнера, указание на известный технический прием полого литья (Blummner. Technol. u. Ter–minol. d. Gew. 1877. IV 285, 325), т. е. является определенным отражением известной стадии металлообрабатывающей промышленности. В статуе, сделанной из глины и покрытой воском, проделывали отверстие в пятке для последующего истекания воска и глины из статуи, заменяемых расплавленной медью. Выдергивание гвоздя из окончания вены могло означать и истечение крови, т. е. смерть Талоса.
С другой стороны, Симонид (frg. 202 А), по свидетельству Фотия (Phot. Lex. II 146—147), говорит, что «сделанный Гефестом Талое, будучи медным и прыгая в огонь, уничтожал сардинцев, не желавших переходить к Миносу, причем он прижимал их к груди, а они осклабливались». Этот непонятный прыжок Талоса в огонь, о котором так невразумительно говорит Симонид также и в другом месте (№ 16 с), может быть, есть не что иное, как погружение предварительно сделанной из глины и воска формы статуи в огненную яму для отделения и замены последних медью. Симонид, возможно, указывает на тот момент, когда Талое впервые оформляется как готовая медная статуя. Другие источники объясняют этот прыжок Талоса в огонь его желанием раскалиться для лучшей расправы с врагами.
д) Наконец, антропоморфизм мифологии о Талосе отражает развитие техники в афинской разработке этого мифа.
Афинский миф о Талосе подчеркивает его изобретательство. Он — изобретатель циркуля, пилы и гончарного круга (№ 17 a, b, d, g). На Крите гончарный круг появился еще во втором раннеминойском периоде. Впервые он упоминается в «Илиаде» (XVIII 600). Может быть, изобретение гончарного круга связывалось как–нибудь с солнечностью Талоса, и сам этот круг, может быть, есть отражение представления о солнечном диске. То, что Сервий называет Циркулем (Circinus) самого Талоса (№ 17 f), тоже очень характерно. Далее, изобретенную Талосом пилу римские авторы (№ 17 d, f, g) считают копией рыбьего хребта, а греки — копией змеиной челюсти (№ 17 а, b). У афинян Талое как–то связан со змеей. В мифе у Диодора (№ 17 b) Дедал сбрасывает в яму своего родственника, говоря, что он засыпает (catachon–nymi), погребает змею. Значение сходного глагола (са–tachoneyo) может служить указанием на то, что он выливает расплавленный металл в форму змеи. Кроме того, эта «змея» или этот «мальчик», соперник Дедала по ремеслу, есть не что иное, как именно Талое (№ 17 а—g). На помпейской стенной живописи изображается Дедал и умирающий Талое (объяснение у Pauly–Wissow'a IV 2006). Связь Талоса со змеей еще подтверждается наименованием его Калосом; calos же — по–гречески «веревка»; веревкой на севере Индии иносказательно называют именно змею (Фрезер). Латинские авторы рассказывают, кроме того, что мальчик, сброшенный Дедалом, еще в воздухе был превращен в куропатку (№ 17 g). Талоса (ср. Lact. lac. VIII 3) часто называют Пердиксом (perdix — «куропатка») (№ 17 d—f). По Аполлодору (№ 17 а и Epit. Ill 15, 9), мать Талоса — Перди–ка, а у Свиды (Suid. Perdicos hieron) Пердика — мать Калоса. По дороге из театра к Акрополю была могила Талоса, или Калоса (№ 17 k). Об этом пишет Павсаний (I 21, 4). Вероятно, тут были и могила, и святилище:
«Если идти по афинским улицам от театра в Акрополь, то встречается могила Калоса. Этого Калоса, сына своей сестры и своего ученика по искусству, убил Дедал и потому должен был спасаться бегством на Крит…»
Миф о Талосе, превращенном Афиной в куропатку, был очень популярен уже в перикловских Афинах. Когда при построении Акрополя один раб упал с постройки, то явившаяся Периклу во сне Афина советовала лечить его «травой куропатки», после чего раб выздоровел и была вылита его статуя (Plut. Pericl. 13 и Plin. Nat. hist. XXII 43 и XXIV 81). О связи же между этой травой и Талосом, превращенным в куропатку, найдем у Овидия (Met. VIII 236, № 17 g). Может быть, эту связь следует понимать в том смысле, что куропатки отличаются плодовитостью и посвящаются Афродите (а Талое связан тоже с приносящим плодородие Солнцем).