Мифология греков и римлян
Шрифт:
h) Schol. Soph. О. С. 1320 (Талое — Калос).
…Талое, которого некоторые называют Калаосом (Calaon), как повествуют Аристарх Тегейский и Филоктет; то же пишет и Гекатей Милетский.
i) Paus. 1 26, 4, Кон др.
Эндоп был родом афинянин, ученик Дедала, он последовал за ним на Крит, когда Дедал бежал туда вследствие убийства Калоса.
Anthol. Pal. XV 26, 5—8 (из «Алтаря» Досиада. Прозаич. пер.). …Варительница мужей (Медея] сокрушила медночленного стража [Крита], которого искусно изготовил лишенный отца [от Геры до Зевса| двусупружный [муж Хариты и Афродиты] и сброшенный матерью [Гефест, сброшенный Герой с Олимпа]. Schol. Apoll. Rhod. 4, 1638.
Талое имел на пятке обтянутую кожицей трубку (syringa), Софокл, [frg. 164,] говорит в «Талосе», [Brunck — в «Дедале»], что ему было предопределено умереть [от повреждения этой трубки], k) Luc. Pise. 42.
…И от могилы Талоса некоторые взбираются… [на Акрополь].
Ср. Schol. к этому месту: «Талое был древним героем, погребенным
18. Apoll. Rhod. IV 1636—1688, Церет. (смерть Талоса от козней Медеи после прибытия аргонавтов к Криту).
…А потом подойти они к Криту сбирались, Что средь других островов ясно виден был в море. Но не давал им Талое медяный, куски в них кидая Крепкой скалы, к земле подойти и, закинув причала, 1640 Под защиту стать корабельной стоянки Диктейской. В сонме полубогов оставался из всех он последним, Род от медного корня людей ведя ясенеродных. И его сам Кронид охранять остров Крит дал Европе С тем, чтобы трижды в день он стопой обходил его медной. 1645 Медный был он и телом своим, и членами тела И некрушимый. И лишь у лодыжки, внизу сухожилья. Крови полная вена была, прикрытая тонкой Кожицей и держа концы в себе жизни и смерти. Сразу корабль от земли, нужде уступая, герои, 1650 Полные страха, греблей назад оттолкнули поспешно. Тут бы на горе свое они прочь от Крита отплыли, Жаждой томясь большой и с ней вкупе от бедствий страдая, Если бы им Медея, спешащим уйти, не сказала: «Слушать меня! Лишь я, мнится мне, укротить в состоянья 1655 Этого мужа, кто ни был бы он, хоть телом сплошь медным Он обладает, раз век у него все ж предел свой имеет. Здесь вы корабль держите спокойно вдали от полета Глыб скалы, пока он не даст себя укротить мне…» Молвила так. Они же корабль от бросков в отдаленье 1660 Веслом отвели, в ожиданьи, какой план, надумав, В дело она приведет. Она же, ланиты складкой Платья прикрыв пурпурной с обеих сторон, по настилу Палубы тихо пошла, провел же ее, между лавок Шедшую, сам Эзонид, взяв рукой ее за руку. Песней 1665 Стала она чаровать Кер, снедающих душу, Аида, Быстрых псов призывая к себе, что, по воздуху рея, Всюду среди живущих себе пребыванье находят. К ним, колени склонив, она трижды с песней припала, Трижды с мольбой. Зло держа на душе, она взором враждебным 1670 В Талоса медного очи впилась, их чаруя, и злобы Гибельный яд вмиг в него влила и видений ужасных Целый рой предпослала пред очи, кипя лютым гневом Отче Зевес, страх большой у меня поднимается в сердце Всякий раз, как гибель не только болезням и ранам 1675 Встречу идет, но когда кто–нибудь нам вредит издалека, Так, хоть и медным он был, но Медеи–волшебницы силам Дал он себя укротить. Вниз кидая огромные камни, Чтобы не дать героям вступить с кораблем вместе в гавань, Он задел, и притом пятой, острый камень, и сразу 1680 Кровь потекла — ихор, — со свинцом жидким схожа. Недолго, На крутой поднявшись утес, он на нем оставался. Он стоял, как большая сосна на нагорной вершине: Острым ее дровосеки уже топором подрубили, Но не совсем, и, оставив, из чащи ушли, а средь ночи 1685 Ветра сперва порывы ее раскачали, потом же Рухает с корнем на землю она, — точно так же и Талое, Стоя, сперва на ногах неистомных пока что качался, Вслед же за тем бездыханный упал в море с шумом огромным.IV. МИСТЕРИАЛbНАЯ РАЗРАБОТКА МИФА
К числу основных форм критской мифологии необходимо отнести то, что можно было бы назвать мистери–альной разработкой мифа о Зевсе. Мы ниже (VII, п. 2 в.) приведем мнение Диодора Сицилийского о значении Крита для мистерий (таинств при отправлении культа). Это эначение действительно было очень велико. Критская мифология отличается чрезвычайной первобытной непосредственностью, которой весьма мало коснулась гомеровская пластически–оформляющая рука. Эта непосредственность
1. Человеческие жертвы, а) Чтобы представить себе наглядно и конкретно этот мистериальный реализм, необходимо иметь в виду основную хтоническую особенность критской мифологии: полную нерасчлененность в ней божественного и земного, благодаря чему все земное приобщалось к божеству. Эту мистериальную мифологию Зевса прежде всего характеризовали человеческие (не говоря уже о животных) жертвоприношения. Впоследствии жертвоприношения теряли свой первобытный, дикий характер, ограничивались принесением в жертву животных; далее жизнь аскетическая, углубленно–мистически созерцательная стала пониматься как жертва. Все эти этапы можно легко проследить на критской мифологии Зевса.
б) Определенные указания на человеческие жертвоприношения в культовой практике Крита имеются в ряде источников. Об этом говорит Антиклеид (III в. до н. э.) у Климента Александрийского (№ 19 а). Агафокл у Ате–нея (№ 19 b), говоря об этом, употребляет такое же выражение («тайная жертва»), что и Павсаний (VIII 38, 7), сообщающий о человеческих жертвах Зевсу Ликейскому. У Гомера (№ 19 с) и у Еврипида (№ 19 d) Минос на Крите является людоедом, а его племянник Идоменей приносит Зевсу своего сына в жертву в благодарность за возвращение домой из–под Трои (№ 19 е). Человеческие жертвоприношения в культе Зевса совершались и на Кипре, в Амафунте, где Зевс именовался Гостеприимным. Об этом читаем выразительные строки у Овидия (№ 19 g).
Наконец, поскольку Критский Зевс есть общеэллинский пра–Дионис, необходимо отметить, что человеческие жертвы приносились Дионису и во Фракии. Промежуточными звеньями между Критом и Фракией были в этом отношении острова Тенедос, Лесбос и Хиос. Цорфирий (Porphyr. De abst. II 7) говорит: «На Хиосе приносили в жертву Дионису молодого человека, растерзывая его; и — на Тенедосе, как говорит Эвелпид Каристийский». О жертвах на Лесбосе читаем у Clem. Alex. (Protr. Ill 42, 5, 32, 5 St.). Принесение в жертву Дионису людей в эпоху греко–персидских войн (№ 19 f) является отзвуком старинных (критских и фракийских) человеческих жертвоприношений и свидетельствует о колоссальной живучести критской кровавой идеологии.
Однако животные и человеческие жертвы приносились на Крите без культового их оформления только на самых ранних ступенях культуры. Обычно в этих случаях уже очень рано заметна склонность к мифологизированию, к оформлению кровавого ритуала в образах и идеях, служащих для его оправдания и в конце концов для его одухотворения. А с появлением анимистического мифа практика жертвоприношений становится более упорядоченной, осмысляется и постепенно переходит в то, что уже надо называть мистериями.
2. Зевс, Дионис, Загрей. а) На Крите мифология и кровавый культ Зевса переходили в мистерию через посредство целого цикла образов, связанных с именем некоего Загрея (имя, означавшее Великий Ловчий, Великий Охотник) (№ 20 b). Образ этого Загрея впоследствии был воспринят орфиками и развит ими в целую систему философско–мифологических идей. Его критское происхождение не вызывает никаких сомнений. Диодор (№ 21 а), Еврипид (№ 21 b) и Фирмик Матерн (№ 21 с) — это достаточно достоверные источники, а они вполне определенно связывают Загрея именно с Критом.
Что Дионис определенно связан с Критом, об этом говорят и места его культа на нем вроде Элевтер или Кидонии, и монеты из Праса, и наличие там орфизма, и, наконец, миф о бракосочетании Диониса с дочерью критского царя Ариадной.
б) Но кто такой Загрей, каково его отношение к Зевсу и почему его надо рассматривать в связи именно с ми–стериальной разработкой Зевсовой мифологии на Крите?
Вполне выяснить этот образ и оценить его историческую эволюцию без домыслов и гипотез при нынешнем состоянии источников невозможно. Прежде всего невозможно точно установить, имел ли миф о Загрее отдельное происхождение от Зевсовой мифологии и от мифологии Диониса. Возможно, он был только впоследствии отождествлен с Зевсом и Дионисом (как отдельный и самостоятельный образ или только как ипостась того и другого). Весьма возможно, что Крит давным–давно знал дикого охотника Загрея, хтонического демона или демона охоты (т. е. ловца душ) на манер известного Акте–она. Только впоследствии, может быть, этот Загрей был отождествлен с Дионисом, тоже охотником и богом душ, и поставлен в сыновние отношения к Зевсу, богу жизни, или к Аиду, богу душ умерших. Образ подобного Ловчего мы находим на одном бронзовом щите из идейской пещеры, где молодой Зевс стоит одной ногой на быке и разрывает руками льва.
в) Источники говорят о Загрее уже как о сыне Зевса (№ 20 а—g) или Аида и уже как о самом Дионисе. Точнее, Загрей настолько же сын Аида, насколько он и сам Аид (№ 21 а, b); и, кроме того, он настолько же сын Зевса, насколько он и сам Зевс (№ 25 с). О сочетании в мифе хтонизма и героизма говорят уже самые ранние из дошедших до нас текстов о Загрее (№ 20 к). Это замечательный образчик той ранней мифологии, где хтонизм соединялся с анимизмом и где первобытный синтетизм еще очень плохо поддавался дифференциации. Придание Загрею всей полноты власти Зевса определенно формулировалось в орфической литературе (№ 20 1, 24 g, h). Прямое отождествление Загрея с Зевсом неоднократно встречается в источниках, даже в очень поздних (Aristid. в № 20 1).