Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья
Шрифт:
Попробуем выяснить, что же имеется общего у этих трех поэтов, кроме гениальности и безусловной горячей любви к России? Ведь они, казалось бы, такие между собою разные! И увидим вот что: все трое были монархисты; и все трое являются предметом все более растущего почитания в подъяремной России (вопреки воле властей!).
Умученную большевиками Цветаеву в СССР принуждены издавать и переиздавать (не все ее вещи… иные при советском режиме напечатаны быть не могут). О всенародной, во всех ярусах общества, любви к Есенину свидетельствует не кто иной, как Синявский, в «Синтаксисе». О Гумилеве зарубежный литературовед Г. Струве [79] объективно сообщает, что всякую его книжку подсоветские читатели готовы покупать за любую цену: «3а Гумилева – ничего не жалко!».
79
Глеб Петрович Струве (1898–1985) – поэт, переводчик, литературный критик. Сын П. Б. Струве. В 1919 перехал в Англию. Преподавал историю
Параллельно с отрезвлением масс в Советской России, – в данном случае, в первую очередь, широких слоев интеллигенции, – идет все более интенсивная борьба за засорение мозгов эмиграции. Курьезным образом, если так дальше, то окажется, что здравая оценка будет идти оттуда, а больная и порочная – от нас. Уже ведь и сейчас, вероятно, к примеру, В. Солоухин [80] лучше и справедливее разбирается в русской литературе, чем г-н Бахрах или г-жа Шаховская.
Кидается в глаза, что, скажем, к Блоку отношение совсем иное; хотя его сатанизм все более становится известен (сошлемся на блестящую о нем статью Н. Коржавина [81] ), никто не думает его осуждать. Конечно, насчет контактов с бесами, оно тоже вопрос вкуса. Кому как… Согласно выражению Маяковского: «Что такое хорошо, что такое плохо?».
80
Владимир Алексеевич Солоухин (1924–1997) – писатель, поэт, публицист. Один из самых значительных представителей «деревенской прозы».
81
Наум Моисеевич Коржавин (1925–2018) – поэт, журналист, драматург, переводчик. В 1948 был осужден «за чтение стихов идеологически невыдержанного содержания» и провел 6 лет в ссылке в Сибири, откуда после амнистии вернулся в Москву. С 1973 в эмиграции в США.
В целом, взглянем правде в лицо: несомненно, существует некое Общество по разрушению русских культурных ценностей (оформленное ли статутом, или лишь единством чувств, и из кого в точности состоящее, – не все ли равно?). Злобными, но по счастью немощными руками, оно непрерывно тщится воткнуть нож в сердце великой русской литературы, залить ядовитою слюною бешенной собаки пламя ее коллективного гения, перед которым даже иностранцы невольно благоговеют. Бог их преступлениям не попускает, и они раз за разом терпят фиаско.
Но мы, верные сыны России, хранители ее святых традиций, не будем ни на миг в их обман вдаваться, и не станем внимать хриплому пению сих малоискусительных сирен! Останемся неусыпно на страже нашего драгоценного наследия!
«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 8 октября 1982, № 1681, с. 4.
Неизвестные ли?
Установилась теперь в русской прессе за рубежом, повсеместно, презабавная манера! Как только надо упомянуть какого-либо русского писателя (об иностранных-то уж редко и заговаривают), кроме самых знаменитых, так непременно добавляют: «давно забытый», «мало кому известный», «о котором теперь никто не помнит»…
Сочинителям невдомек, что они демонстрируют тут только собственные ограниченность и невежество; ни то, что подобные их ужимки, в сущности – весьма обидны для читающей публики! Среди которой, поелику она в эмиграции весьма разнообразная и, в значительной части, вполне, культурная, – многие называемых авторов прекрасно помнят и отлично знают!
Внесем, как говорится, в вопрос некоторую ясность.
Во всякой национальной литературе имеется только несколько имен, которые действительно знают если не все, то почти все в стране: мало найдется русских, не слышавших о Пушкине или англичан, не подозревающих о наличии Шекспира.
За ними же идут ряды более или менее замечательных поэтов и прозаиков в разных жанрах, знакомые одни широкому, другие более узкому кругу интеллигенции, относительно меньше проникших в народ, являющихся объектом изучения не в начальной или средней школе, а скорее в университете.
Ограничиваясь рамками русской поэзии, Дельвиг и Баратынский не столь прославленны как Лермонтов и Некрасов; именно Катенина [82] и даже Козлова [83] называют, пожалуй, и еще реже. Есть авторы, подпавшие под советское табу, вроде Кукольника [84] или Полевого [85] , до чьих книг читателю очень трудно добраться, и множество стихотворцев советского периода, не попавших в тон эпохе и вычеркнутых из литературы (хорошо еще, когда не последовала и физическая их ликвидация!). Забытыми или неизвестными их называть следует, однако же, с большой осторожностью: кому как!
82
Павел Александрович Катенин (1792–1853) – поэт, драматург, литературный критик, переводчик.
83
Иван Иванович Козлов (1779–1840) – поэт и переводчик. Его вольный авторский перевод стихотворения английского поэта-романтика
84
Нестор Васильевич Кукольник (1809–1868) – поэт, писатель, драматург, переводчик. Автор популярных исторических романов, драматических поэм, драм, либретто (опер «Жизнь за царя» и «Руслан и Людмила») и романсов (напр., «Жаворонок» и «Попутная песня» на музыку М. И. Глинки).
85
Николай Алексеевич Полевой (1796–1846) – писатель, драматург, литературный и театральный критик, переводчик. Представитель романтизма. Ввел в оборот слово «журналистика». Издавал журнал «Московский телеграф», «Русский вестник», сотрудничал в «Северной пчеле», редактировал «Сын отечества».
Это мы, главным образом, о классиках и вообще о прошлом. Несколько из другой оперы, отметим горделивое заявление в «Русской Мысли» о том, что конгресс цветаеведов в Лозанне отказался допустить официального советского делегата Туркова как «никому не ведомого».
Речь ведь, очевидно, идет об Андрее Туркове, авторе книги «Александр Блок» (Москва, 1969), определенно талантливой, яркой и оригинальной, хотя и выдержанной, волей-неволей (кто разберет) в ортодоксальном советском стиле. Так почему он – лицо загадочное для зарубежных эрудитов от цветаеведения – поистине, Аллах знает! Разве что они принципиально не читают подсоветских работ по литературоведению…
«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Печать», 8 октября 1980, № 1681, с. 4.
Романтизм
Распространилось теперь в русской эмигрантской прессе, – придя, правда, в виде заразы, из прессы англосаксонской и французской, – пренелепое поветрие употреблять слово романтизм в бранном смысле, как синоним, более или менее, глупости и сумасбродства, в лучшем случае, наивности.
Чтобы понять крайнюю несостоятельность подобной манеры, довольно вспомнить, кто такие были романтики. Поэты как Байрон, Виньи [86] , Беккер [87] , Эспронседа [88] , Мицкевич [89] и Эминеску [90] принадлежат к числу величайших на свете, и тех, которые сумели высказать самые глубокие и волнующие мысли о человеке и о мире, здешнем и потустороннем. Писатели, как Скотт, Стивенсон, Гюго, Дюма, Гофман, суть создатели исторического жанра и переосмыслители жанра фантастического, внесшие подлинно новое в литературу и по справедливости имеющие право считаться гениальными.
86
Альфред Виктор де Виньи, граф (Alfred Victor de Vigny; 1797–1863) – французский писатель. Один из наиболее значительных представителей французского романтизма.
87
Густаво Адольфо Беккер (Gustavo Adolfo Becquer, наст. имя. Густаво Адольфо Домингес Бастида; 1835–1870) – испанский поэт, писатель, журналист. Крупнейший представитель испанского романтизма.
88
Хосе де Эспронседа (Jose de Espronceda; 1808–1842) – испанский поэт. Крупнейший представитель испанского романтизма.
89
Адам Бернард Мицкевич (Adam Dernard Mickiewicz; 1798–1855) – польский поэт, публицист, политический деятель. Один из крупнейших представителей польского романтизма.
90
Михай Эминеску (Mihai Eminescu; 1850–1889) – молдавский и румынский поэт. Классик румынской литературы.
За каковых, отметим, их и принимали их современники, – все, знавшие толк в литературе, включая и русских (в том числе Пушкина, Лермонтова, Гоголя и даже Белинского).
У нас, в России, вопреки лживой классификации, сознательно укорененной в литературоведении фальсификаторами из левого лагеря, романтиками были не только Жуковский и Марлинский, а – вместе с ними – упомянутые выше Пушкин, Лермонтов и Гоголь (и многие замечательные авторы, до них, – особенно, если вспомнить также о предромантиках, – одновременно с ними и после них).
Моральное и политическое ничтожество наших дней ничего общего не имеет с этими грандиозными тенями (даже если бы когда на то и претендовало; да и того ведь нет). Нынешний век дышит именно плоским, мелочным, псевдопрактическим реализмом, всегда своекорыстным и близоруким, не видящим дальше своего носа и постоянно садящимся потому в галошу. Если же он пытается от земли оторваться, то сразу впадает в извращение и уродливость (ставшее, притом, нудно трафаретными).
Давайте выкинем из нашего обихода навязываемый нам шарлатанский трюк! Когда надо заклеймить тупость и банальность в политике, в искусстве, в быту, – будем их именовать, как они того заслуживают, «реализмом»; преимущественно, в кавычках. Для безобразия же и для преступления (неизменно связанных с отсутствием хорошего вкуса, высоко развитого у романтиков) есть довольно имен как аморализм и сатанизм (а если уж их соотносить с искусством, то скорее с декадентским, чем романтическим).