Миг столкновения

Школа перевода В. Баканова, 2017

Виви

Даром что в первый день стало ясно: Верона-ков – это любовь, я выждала семь дней, прежде чем отметиться. Минула неделя, и вот она я – прямо посреди города вырезаю свое имя на дереве. Между прочим, ковырять карманным ножиком древнюю кору гораздо труднее, чем можно подумать. На тринадцать букв ушло три

часа; по крайней мере, такое у меня ощущение. К счастью, в темное время суток Ирвинг-парк не патрулируют – впрочем, равно как и другие места. Наверняка Верона-ков не видел преступления страшнее, чем салфетка на траве. Причем тот, кто эту салфетку обронил, честно гонялся за ней да не поймал. Унесенная ветром салфетка превратилась в мусор.

И вот еще что: я совсем не прочь попасться, ведь дело сделано, память обо мне будет хранить дерево, которое старше любого из жителей Верона-ков – а их три тысячи пятьдесят один человек. После меня останется корявая строка:

Здесь была Виви.

Ручная работа как-никак; довольная, похлопываю надпись. Ну да, я совершила акт вандализма, только это – преступление на почве страсти. Парк ничуть не сердится, потому что чувствует мою любовь. Даже тщательно подстриженная трава, даже скамейки, заклеенные объявлениями, и те чувствуют.

Выбираюсь на дорожку, топаю к выходу. А здорово я сегодня припозднилась. Солнце уже виднеется над линией горизонта, и тени от деревьев прямо кружевные. Здесь, в Верона-ков, каждый дюйм пространства занят цветами. Фуксии розовеют на шпалерах, форзиции полыхают ярко-желтыми кострами. Сверху летят бледно-розовые лепестки – деревья разоблачаются, ни дать ни взять бурлеск-шоу, замедленная съемка.

Вот поэтому я и хочу остаться здесь навсегда, а не только на лето. Маме я объяснила: по сравнению с Верона-ков Гавайи – просто плавучая куча мусора. Вообще-то я на Гавайях не была, но видела фотки. Верона-ков – крохотный приморский городишко, ему самое место где-нибудь на Атлантическом побережье, например в Массачусетсе или в Северной Каролине, а он притулился на калифорнийском горбу, в самую выемку забрался. Мне довелось в разных городах пожить, так что поверьте: Верона-ков на другие не похож. Здесь улица с викторианскими домиками ведет к тропическому лесу, который, в свою очередь, ведет к Шангри-Ла. Каждая мелочь на своем месте, будто это не настоящий город, а съемочный павильон. Хочется пощупать и крашеные решетки, и винтажные почтовые ящики, и уличные фонари, круглые, белые, будто Луны. Всюду чисто, но чистота не изначальная, а обжитая, которую наводят регулярно и любовно.

Район, где расположены магазины, представляет собой этакую сетку – три пересекающиеся улицы, с Мейн-стрит посередине. Каждое утро я прохожу мимо внушительного кирпичного ресторана и двух магазинов – хозяйственного и книжного. Направляюсь к зданию, возле которого стоит рекламный щиток. На нем розовым мелом, от руки, написано «Закусочная „У Бетти“», а ниже, печатными буквами, добавлено «Лучшие завтраки по версии „Дейли Газетт“». Еще ниже идет меню – дежурные и фирменные блюда. В витрине кофейни представлен аналогичный сертификат – «Лучший кофе по версии „Дейли Газетт“». Верона-ков – город маленький, каждое заведение – в единственном числе. Одна аптека, один бакалейный магазин, один магазин «Всё для творчества». То есть конкуренции никакой; но мне нравится, что здесь нашли время похвалить всех частных предпринимателей.

Над дверью закусочной болтаются колокольчики, они

звенят, сообщая о моем появлении. В нос бьет сразу несколько запахов – кленового сиропа, кофе, перченых колбасок. Я сюда вот уже в седьмой раз захожу – потому что больше позавтракать негде и потому что мне на новом месте не спится.

Поскольку сегодня я задержалась, в закусочной полно тех, кому за восемьдесят. Седые головы покачиваются над голубыми виниловыми перегородками – будто облака по небу плывут.

Сама Бетти стоит за стойкой, щелкает на кассовом аппарате.

– А, привет, плюшечка медовая! Секундочку подожди.

Наверняка у Бетти в голове имеется пара игральных костей, на которых вместо точек вытравлены слова вроде «сладенькая», «дорогуша» и «детка». Входит очередной клиент, Бетти бросает кости и смотрит, какое слово/слова выпадут: «медовая плюшечка», «пончик», «сахарный пупсик». Каждое утро для меня выпадает новая комбинация, и мне это нравится. Ласковое прозвище – как печенье с предсказанием в моем любимом китайском ресторане. Конечно, я туда не ради предсказаний ходила, но без них было бы не так интересно.

Бетти выскакивает из-за стойки с упакованным ланчем в руках.

– Подожди минутку, сейчас какой-нибудь столик освободится.

Не буду я ждать; я уже приметила, кому составлю компанию. Вон тому пожилому человеку в тонком свитере.

– Ничего, я подсяду к офицеру Хайаши.

Бетти смотрит так, словно я похвалилась: сейчас выдрессирую тигра, будет на задних лапах ходить и блинчики мне подносить.

– Видишь ли, детка, офицер Хайаши предпочитает завтракать в одиночестве. И обедать тоже. И ужинать.

– Это не беда.

Я улыбаюсь Бетти; мне известно то, что неизвестно ей. Офицер Хайаши вовсе не грубиян.

На третье утро я шла в закусочную и вдруг вижу: в полицейском фургоне сидит немецкая овчарка, вся такая остроугольная, настороженная, вся как струна. Я прильнула к треснутому окну и спрашиваю:

– За что они тебя загребли, красавчик?

А пес на меня смотрит гордо и невозмутимо – он же при исполнении.

– Уж, конечно, не за оскорбление и не за драку, правда, милый? Ты для этого слишком хорошо воспитан. Но и не за контрабанду. Ты не такой, да? А, поняла! За воровство. Что же ты стащил? Неначатую пиццу со стола? Или именинный пирог прямо из-под носа у бедной малютки? Сразу видно – ты тот еще сластена.

Пес принялся колотить хвостом по сиденью. И тут позади меня кто-то выдал вполголоса:

– Куриные крылышки без косточек с ямайским соусом. Это ее слабость.

Значит, это девочка. Вот я опростоволосилась! А хвостом она била, потому что увидела своего напарника – седого полицейского. Он приблизился, и я прочитала фамилию на серебряном бейджике: «Хайаши».

– Она не под арестом. По крайней мере, пока.

Хайаши хлебнул кофе из стаканчика с логотипом закусочной «У Бетти».

– Ну конечно, я понимаю: она на дежурстве. Я просто хотела ее подразнить. Не сдержалась. Обожаю собак, а ваша – просто сокровище. Я в собаках разбираюсь.

– Да, она славная девочка. Ты же славная девочка, Бабс, верно?

– Как-как ее зовут?

Я буквально прыснула. Что за кличка для полицейской собаки! Была бы она мальчиком – ее бы звали Рекс, или Мэверик, или Айс.

– Это уменьшительное от Кубаба.

Еще того не легче. Я скрыла удивление и сказала овчарке:

– Рада познакомиться с тобой, Кубаба.

Потом я протянула руку полицейскому:

– Кстати, меня зовут Виви.

Он пожал мне руку.

– Надеюсь, ты законопослушная гражданка?