Михаил Орлов
Шрифт:
Весь текст далее выдержан в том же духе, но уже как полемический диалог, потому как автор буквально построчно комментирует французское писание.
Насколько мы помним, свой рассказ французский император начинает с анализа погодных условий: «До 6-го ноября погода стояла великолепная… 7-го начались морозы…»
Орлов комментирует это описание: «После весьма содержательных замечаний о погоде, после календарных наблюдений, столь поучительных для военных, 29-й “Бюллетень” пускается в длинное рассуждение, предназначенное для кавалерийских офицеров, об удивительном воздействии холода на французских и немецких лошадей. Воздействие это таково, что, проснувшись в одно прекрасное утро после суровой ночи, французская армия нашла всех своих лошадей замёрзшими на бивуаках. Можно себе представить, какое впечатление подобное несчастье
Оборвём этот увлекательный текст и уточним, что Бородинское поле историки назвали «могилой французской кавалерии».
Сколь тонка и убедительна ирония автора, сколь логичными кажутся все его утверждения! Буквально каждая фраза разит наповал, как картечь:
«…Французы вовсе не были ни окружены, ни разбиты. Холод погубил лошадей, а без лошадей погибли и люди; конница была спешена, пехота обессилена, пушки брошены, планы расстроены, началось замешательство — вот и выходит, что только холод погнал французов за Вислу, а Наполеона в Париж. Это превосходное объяснение бедствия, постигшего французскую армию, столь же примечательно, сколь и все подробные рассказы о сражениях, в которых французы беспрестанно побеждают русских, берут пленных и продвигаются вперёд… к Неману. Нетрудно заметить, что во всех этих размышлениях огромная роль отводится термометру, и количество градусов ниже нуля высчитывается с не меньшей тщательностью, нежели число побед, одержанных французами. Итак, от подробности к подробности, от расчёта к расчёту, покуда мороз крепчал, а французская армия слабела, нас подводят к конечному итогу, который автор “Бюллетеней” бесстыдно отрицает, но молва разглашает, вопреки “Бюллетеням”. А итог этот таков: гибель французской армии, повсеместное изгнание её из русских земель и бегство уцелевших победителей в Германию, где они будут почивать на лаврах, которые только от холода могли увянуть».
Как мы видим, версию «генерала Мороза» Орлов развенчивает со страстной убедительностью, и ясно, что строки эти написаны истинным военным, досконально знающим вопрос и имеющим что сказать. Написаны патриотом, который никому не позволит сомневаться в боевых качествах русской армии, славе отечественного оружия…
Михаил Орлов стал первым, кто аргументированно выступил против мифа о замёрзшем войске агрессора, как роковой случайности… Однако, к сожалению, за многими событиями той войны, вскоре вспыхнувшей с новой силой, памфлет, произведший впечатление разорвавшейся гранаты, вскоре оказался забыт, а потому легенда про «генерала Мороза» как главного и единственного сокрушителя наполеоновских полчищ вновь потребовала разоблачения.
Вот что гораздо позднее писал в своём очерке «Мороз ли истребил французскую армию в 1812 году?» друг Орлова поэт-партизан Денис Васильевич Давыдов, успевший тогда дослужиться до чина генерал-лейтенанта:
«Однако ж все уста, все журналы, все исторические произведения эпохи нашей превознесли и не перестают превозносить самоотвержение и великодушное усилие испанской нации, а о подобном самоотвержении, о подобном же усилии русского народа нисколько не упоминают и вдобавок поглощают их разглашением, будто все удачи произошли от одной суровости зимнего времени, неожиданного и наступившего в необыкновенный срок года.
Двадцать два года продолжается это разглашение между современниками, и двадцать два года готовится передача его потомству посредством книгопечатания…»{175}
По смыслу своему и духу очерк Давыдова во многом перекликается с памфлетом Орлова…
Но
Блестяще опровергнув главное утверждение противника, Михаил не оставляет камня на камне и от других его измышлений. В частности, рассказывает о том, как погибала на российских просторах La Grande Arm'ee, «составленная из отборных храбрецов почти всех народов Европы», и как, постепенно, предавали этих храбрецов их командиры…
Тут в качестве примера Орлов приводит сражение под Красным с 3 по 6 ноября 1812 года, в котором он участвовал сам и куда неприятельская армия явилась «в виде испуганной толпы беглецов».
Маршал Даву, герцог Ауэрштедтский, князь Экмюльский, «оставленный за командующего, по-видимому, не нашёл почётным положение командира армии, обойдённой с фланга… Он скинул с себя генеральский мундир, снял ленту, бросил свои ордена и маршальский жезл, которые потом попали в руки казаков, и, положившись на свою лошадь, пустился что было мочи вдогонку за своим государем, без сомнения для того, чтобы согласовать с ним планы нового крупного похода…».
А что же Наполеон? «…окружённый гвардией, он позабыл об остатках своей армии, которая, будучи предоставлена самой себе, обратилась в бегство и, в свою очередь, позабыла о корпусе маршала Нея, который она должна была спасти…»
Абзац за абзацем препарировал Орлов наполеоновское писание. Так, французский император в сердцах назвал казаков «жалкими арабами, которые могут нападать только на обозы и не способны справиться даже с одной ротой вольтижёров». Михаил против такого утверждения вроде бы не очень-то и возражает, разве что уточняет: казаки одни, без посторонней помощи, истребили почти треть вражеской кавалерии. Ну а из этого может следовать только один вывод: «Да здравствует эта ничтожная конница!» Провозгласив его, ротмистр как бы вскользь замечает, что «Наполеон распорядился учредить войска польских казаков» — к чему же ему-то была такая «ничтожная конница», эти «жалкие арабы»?! — да не сумел… «Критика легка, искусство трудно», — замечает Михаил.
И вновь о полководцах неприятельской армии. На очереди — маршал Ней, герцог Эльхингенский, князь Москворецкий. Он «…прибыл на следующий день после сражения под Красным прямо из Смоленска, где забавлялся тем, что взрывал древние стены и жёг дома. Он не поверил своим глазам. Перед ним была русская армия, построенная в боевом порядке и готовая ко встрече с ним! Какой сюрприз приберёг для него Наполеон! Однако решено наступать! Несколько колонн бросаются в атаку и все гибнут. Маршал, не растерявшись, тотчас принимает решение. Он бросает свой корпус, как Наполеон бросил армию, — каков хозяин, таков и слуга. Бежавший с поля Ней был с распростёртыми объятиями принят императором, который при виде его воскликнул: “Он сделал то, что и я сделал бы на его месте!”».
Убийственная характеристика! Недаром же власть имущие более всего боятся иронии и насмешки. В подобном стиле написаны все прочие комментарии и замечания «Размышлений». Досталось всем — и всё за дело. Даже заключительную фразу 29-го «Бюллетеня»: «Здоровье его величества было как никогда превосходным» — Орлов прокомментировал с жёсткой иронией: «Чего нельзя сказать об его армии». Памфлет с восторгом читали в Главной квартире и в полках, отсылали в тыл, оно в списках ходило по всей России. Листовка попала в армию противника и разлетелась по Европе. Успех и действенность «Размышлений русского военного о 29-м “Бюллетене”» оказались поразительными. Объяснялось это не только великолепным исполнением текста, но и тем, что перед народами Европы открылась столь долго скрываемая правда: армия императора Наполеона разбита, полководческая звезда Бонапарта закатилась, близок час освобождения… Истина превзошла самые смелые ожидания.
…«Размышления» только ещё вышли в свет, а ротмистр Орлов уже выполнял новое поручение. 28 января 1813 года он получил «особое задание от г. генерал-фельдмаршала, вследствие которого он должен отправиться в Главную квартиру французской армии». Однако цель этой поездки осталась неизвестной…
По возвращении Орлов был послан к авангарду русских войск, действиями которого руководил генерал от инфантерии Милорадович — отважный ученик и сподвижник Суворова, обожаемый солдатами за мужество, щедрость и благородство. 17 февраля генерал получил письмо от главнокомандующего: