Михалыч и черт
Шрифт:
— На бомжей охотится!
— Не, Катек местных трахать!
Смеются.
И волокут. Наверх. Из оврага.
— Ладно, п. здоболы. осмотритесь потом. Если рана какая — сразу к врачу. Эти мудаки падаль всякую жрут, столбняк ещё схватите. Слышь ты, кровосос главный! Своих до утра в овраге держи, никого не выпускай! Утром придём, разговор продолжим. Уйдёт кто — всем врежу по полной программе! Всем подарки будут, от меня лично!
Тропинка. Вьётся всё
Повернул Семён Петрович голову, назад посмотрел.
Овраг за спиной остался. Отблески костров.
А там, дальше, на самой границе Вселенной — мачты ЛЭП. Чуть видны в пелене дождя и темноте ночной. И ещё дальше — огни бегут. Один за другим.
Жаль, не дошёл туда ни разу. Не посмотрел.
Там, за трассой… Что там? Дома сразу начинаются? А, может, ещё одно поле. А если сразу дома — вдруг в окна можно заглянуть? Хоть издали…
Рывками тащат, неровно. По ногам бьют. Эх, дураки! Отпустить могли бы. Семён Петрович и сам бы пошёл. Куда ему бежать то? Да ещё и в наручниках.
Вот и калитка.
Сколько раз так проходил. Туда и сюда.
А сейчас что? Похоже, только сюда.
Не будут больше с ними разговаривать. Не будут слушать. Не будут.
Решили уже всё — и что делать с ними, и как оформить их.
Поворот. Ещё один.
По рации что-то говорят… Машины надо подогнать… Мешки… Какие ещё мешки?
Впереди — опять свет. Поярче, чем от фонарей.
Фонари. Ветки мелькают. По лицу бьют.
По аллее уже идут. Центральной? Точно.
Быстро вышли.
Понял Семён Петрович — прямо к главному входу их волокут. Да, вот уже и площадка близко.
Днём цветами на ней торгуют и венки продают. Старушки стоят. И молодые женщины стоят.
Люди ходят, приценяются.
Говор стоит, а иногда — и гомон даже. Самое шумное место на кладбище, площадка то эта.
Семён Петрович любил где-нибудь рядом с этим местом посидеть. Подобраться как можно ближе. Посмотреть, разговоры чужие послушать. Бывало, и новости какие таким вот образом узнавал. Да и вообще, интересно тут было.
Но это ведь днём. А сейчас, посреди ночи, пустынно тут было.
Только милиционеры у входа.
И отсветы мелькают… Сигнализация, вроде? Ах да, маячки проблесковые, милицейские. Машины вплотную, видно, к входу подогнали.
— Здорово, мужики. Улов тащите?
— Старшой заловил… В овраге там…
— Кровососы, что ли? Ну, бляха-муха!
— Стой здесь, — Бубенцов скомандовал.
И, по рации:
— Мешки сюда! И Глеба там позовите. Пусть сюда подойдёт.
Глеб… Что за Глеб такой?
Вспомнить попытался
— Суки мусор… — Кошелев промычал.
— Может, на кол их, командир?
— Тихо всем! Глеба ждём!
Безрукова и Кошелева на асфальт кинули. Прямо посреди площадки.
Менты в сторону отошли. Закурили вроде. Глеба своего ждут.
Не услышал Семён Петрович, да и Кошелев не услышал, как лейтенант Бубенцов, отойдя подальше, Прохорова к себе поманил.
— Значит так… Сейчас Глебу покажем. Потом Колька расскажет, как всё было. Пока шли, я ему коротко всё объяснил. Решим с Глебом, как дело закрывать. Колька протокол подпишет… За этих — бомжара какой-нибудь нарисует… Потом — кровососов в мешки, и в крематорий быстро. Спалим их — и считай, что решили вопрос.
— А преступник где тогда? — спросил Прохоров. — Как тогда объяснять то будем, куда преступник делся? И стрельбу могли слышать.
— Овраг — место глухое.
— Так и стреляли очередью.
— Ладно, хер с ним, — сказал Бубенцов. — Кровососов по любому показывать никому нельзя. Глебу только. По кладбищу пошуруйте. Замочите там бомжа какого-нибудь. Скажем — сопротивление при аресте. Кольке объясним, как показания подправить… Этих — по любому в печку. И тех мудаков, в овраге, тоже поучить надо… Чтобы молчали и тихо себя вели… Погонять их, вломить… Может, на кол парочку… Таньки, Маньки…
Не слышал всего этого Семён Петрович.
Лежал он на асфальте. Мок себе тихо под мелким дождём. Смотрел в небо.
Всё думал: тучи сейчас высоко ли? Долго ли каплям вниз лететь?
А за этими тучами… Ещё выше…
Вот чёрт, опять фонари свои включили!
Менты склонились над вампирами. Снова в лица фонариками своими светят.
— Глеб! Вот красавцы то эти!
Ещё один над ними склонился. В лица вглядывается.
Кто этот Глеб то? Чего его ждали?
— В овраге их взяли. Со шпаной своей отсиживались. Думали, не доберёмся до них.
Луч слепит. Трудно разглядеть Глеба этого.
Но на пару секунд буквально фонарик отвернули…
Глеб! Вспомнил Семён Петрович.
Осень. Ветер. Мужик дородный, представительный, в длинном чёрном пальто (дорогое оно, наверное) по дорожке идёт. Свита за ним поспешает.
Мужик то на один участок покажет. То на другой. Говорит что-то. Медленно, внушительно говорит. Слушают его внимательно. Кивают.
Вот поближе подошли. Отдельные фразы долетать стали до Семёна Петровича.