Микеле
Шрифт:
Вместе с ней в спертый больничный запах ворвался непередаваемый воздух мокрых листьев и спелых яблок. Подойдя к кровати Глебова, она достала из сумки два огромных апельсина, положила на тумбочку и осторожно присела на край широкой кровати. От ее внимательного взгляда не укрылись покрасневшие глаза молодого мужчины.
– Как дела, Саша? Что вещают эскулапы?
– Что они могут вещать? Все то же: готовьтесь сидеть в инвалидной коляске, вы вряд ли сможете ходить, чудес в наше время не случается… Ни одного положительного прогноза, как в морге…
В голосе Глебова отчетливо проступили еле сдерживаемые слезы. Только присутствие
– Спасибо, Андреа, что пришли. Извините мою несдержанность. Не могу больше видеть белые халаты, не могу видеть вежливые и равнодушные улыбки персонала. Они делают свою работу хорошо, но мне-то от этого не легче. Никто по-настоящему помочь не может. Надоело все. Лучше было погибнуть в этой чертовой аварии, чем оставаться получеловеком…
– Саша, – строго посмотрела на него посетительница. – Если мы хотим и дальше остаться если уж не друзьями, то хотя бы близкими соседями, я прошу никогда не говорить таких страшных слов. Жизнь, которую мы получили от родителей как дар – только она имеет цену.
Самую высокую цену.
Никто из нас не вправе разбрасываться ею направо и налево.
Ты знаешь, я отношусь к тебе, как к сыну. Мой сын погиб в аварии и не мучился так, как ты. Но ты выздоровеешь и будешь жить дальше, а моего Матео не вернешь… – Кантор ласково положила ладонь на перевязанное плечо больного, справилась с волнением и продолжила: – Прошу тебя, как мать, потерявшая сына – выздоравливай поскорее. Все остальное не имеет большого значения.
Сломанные кости срастутся.
Любимая работа принесет счастье.
Даже без ног можно передвигаться и идти вперед.
Только мертвые не возвращаются.
Они уходят навсегда…
Женщина в волнении встала, как-то странно взмахнула рукой и без единого слова покинула больничную палату. Большая кожаная сумка осталась сиротливо лежать возле стоящего у кровати стула.
Если бы Глебов мог пожимать плечами, он сделал бы это в ответ на несколько странное поведение соседки по дому. Но он остался лежать, чутко прислушиваясь к звукам, доносящимся из-за полуоткрытой двери. Кажется, ее-то он не обидел, ведь разговор шел только о его боли, его страданиях, его жизни. Почему же она так поспешно покинула комнату? Опять неопределенность, боль ожидания. Скорей бы все разъяснилось!
Несколько минут спустя он с облегчением услышал приближающиеся к палате шаги и увидел вернувшуюся женщину. Ни в движениях, ни в лице он не заметил никаких изменений, если не считать слегка размазанную тушь в уголке ее глаза. Андреа опять села на край кровати, но тут же встала, принесла стул и уселась более удобно.
– Саша, выслушай внимательно и постарайся не обижаться на мои слова. То, что я тебе сейчас скажу и расскажу – для твоего же блага. Ты сам будешь решать, принять помощь или отклонить, потому что это – твоя жизнь и никто не вправе вмешиваться в нее. Если же ты не захочешь выслушать меня – тоже твое право. Но если ты не поговоришь с человеком, который достоин разговора, а я, смею уверить, достойна этого, то ты потеряешь меня. Это будет тоже твой выбор.
– Андреа, госпожа Кантор, я… – от волнения у Глебова запершило в горле. Он закашлялся и зажмурил глаза от отдававшейся в теле боли. Кашель прошел, дышать стало легче. – Я
Не могу. И не хочу.
– Не хочу звучит намного лучше, – Кантор чуть растерянно поправила идеально сидевший на ней модный кардиган и положила руку на свободное от бинтов плечо больного. Через мгновение, впрочем, она изменила решение и убрала руку себе на колено. – Историю, что я тебе сейчас расскажу, практически не знают ни родственники, ни друзья, за исключением одной женщины, которая даже не была моей лучшей подругой. Серьезно заболевший человек не всегда спешит поделиться новостью о конце жизни с другими. Ты, к счастью оставшийся в живых после серьезной аварии, должен это хорошо понимать.
Мы с тобой оба из когорты молчаливых.
Расскажу тебе о давней истории только по одной причине. Тогдашние события не просто изменили мою жизнь, а спасли от смерти. Тебе я желаю долгих и счастливых лет жизни, поэтому прошу выслушать со всей серьезностью.
Женщина опять замолчала, уйдя в воспоминания. Глебов молчал и внимательно смотрел на посетительницу. Что нового или неожиданного она скажет? Что он ожидает услышать?
О волшебной операции?
Рассказ о фантастических таблетках?
А, может быть, его ждет рецепт чуда чудесного?
Вот оно – чудо! Все его ожидания сосредоточились на единственном слове. Оно заполнило голову. Вытеснило оттуда остальные мысли. Наполнило до краев каждую клетку взволнованного тела.
В ушах набатом зазвучало слово надежда.
– Мы провели с тобой много замечательных вечеров на моей террасе и достаточно узнали друг о друге. Я рада, что судьба подарила встречу с тобой, ведь ты так похож на моего сына… – Кантор подняла руку в упреждающем жесте и продолжила: – Да, Саша, в жизни должен соблюдаться баланс, чтобы не нарушалась гармония природы. Даже сильному мужчине не хватает порой любви близкого человека. Для тебя самый близкий человек – твоя мама Лариса. Я видела, ты носишь ее фото в бумажнике. Во мне ты увидел не скажу, что замену, но продолжение семьи в виде немолодой соседки. Скажу откровенно: мне нравится чувствовать себя нужной. Опять почувствовать себя немножко мамой.
Чужой, но мамой.
Ты наверняка заметил, что мы, немцы, не такие эмоциональные, как русские. Мы не реагируем открыто на каждое событие, не показываем искренних чувств, но не потому, что их нет. Впрочем, не буду отвлекаться и утомлять тебя длинными сентенциями. Речь пойдет о моих личных переживаниях, которые я не смогла вывести наружу, а оставила боль потери тлеть внутри…
Ты знаешь историю гибели моего Матео и о дальнейших отношениях с Карлом. Эти события мне не удалось пережить без последствий. В одну минуту спокойная размеренная жизнь вдруг превратилась в хаос, перевернулась в ног на голову и выбила почву из-под ног. Я оказалась одна, с перебитыми костями, без ребенка, брошенная мужем, никому не нужная и невостребованная. Катастрофа – это еще мягко сказано. Передо мной развернулся ад во всем его черном многообразии…