Микита Братусь
Шрифт:
— Сказала тебе: не обращай внимания. Это уже не живой человек, это привидение.
Вышли за село, идем, а шлях перед нами все поднимается и поднимается. И местность не горная — наша, южная равнина, а шлях все на подъем идет. Скоро по сторонам возникла прозрачная воздушная глубина, а шлях стал голубой, блестящий, как небо весной.
«Куда ж это мы?» — думаю. И вскоре — аж дух у меня захватило! — вижу, что впереди, над дорогой, солнце выкатилось, по-утреннему огромное, и мы будто идем прямо
— Оришка, это мы… туда?
— Туда, — отвечает жена, пристально глядя на растущее с каждым нашим шагом светило. И легко на него смотреть, глаз не режет, хоть и очень яркое.
— Тебя не ослепляет, Оришка?
— Нет.
— Разве ты орлица? Только орлицы могут смотреть на солнце.
— А ты разве орел? — отвечает она мне улыбаясь.
Так, переговариваясь, дошли мы до самого солнца, выросшего в высокую золотую гору. Ничего не боясь, шагнули мы прямо в солнце, в самый его мякиш, и воздух стал вокруг ароматным, сияющим, как в нашем саду в пору цветения. Куда ни глянь, все вокруг сияет, и хотя я иду в середине самого солнца, однако меня не жжет, а только тепло и светло мне и очень легко итти. Не останавливаясь, прошли мы сквозь солнце и вышли по ту сторону его!
Перед нами открылась беспредельная золотая равнина. Такой красоты, такого простора я еще никогда не видел! Словно вечное лето там, вечный мир между людьми — благоустроенно, торжественно как-то вокруг, светозарно… Слева и справа блестят асфальтовые дороги, в неоглядных золотых степях полевые таборы белеют, окутанные зелеными садами; комбайны будто сами плывут в высоких, как камыш, хлебах, — комбайнеров на них не видно.
— Что за чудо, — говорю, — Оришка… Где в них комбайнер сидит?.
— Микита, разве ты не здешний? — пожимает Оришка плечами. — Эти машины по радио управляются.
Ах, вот оно что!
Идем дальше. Начались необъятные зеленые пастбища. Отары тучами плывут — тысячи тонкорунных асканийских мериносов.
— Погоди, — кричу Оришке, — разве ты не узнаешь? Это ж наша Таврия!
Может, и овец тут радио пасет? Нет, чабан все-таки есть, маячит в белом костюме, ровно дачник. Подхожу ближе — и кого я вижу? Богдан, мой средненький, забойщик из Краснознаменного!
— Ты, — говорю, — Богдан, уже овец пасешь?
— Моя, — говорит, — очередь.
— Очередь! А кто же марганец долбит?
— Как кто? — удивляется сын. — Сегодня там товарищ Мелешко, Логвин Потапович. По графику как раз ему выпало спускаться в шахту.
Странные, но какие справедливые порядки!
Расспрашиваю Богдана, где он спасается со своими белоснежными рамбулье, когда, к примеру, налетает черная буря.
— Какая черная буря? — удивляется сын. — Мы о такой и не слыхали.
— Ты брось, — говорю, — свои шутки, Богдан. Смотри, как загордился!
— Нет, не припоминаю, — оправдывается Богдан, — хоть бейте меня, батько, не припоминаю.
Что ты с ним поделаешь? Не станешь в самом деле драться, когда он, во-первых, взрослый, а во-вторых, — на таком посту.
Двигаемся дальше, бредем полями хлопка, коробочки на нем лопаются (солнца много!), ослепительно белеет.
— На мне блузка батистовая, — хвастается Оришка, — как раз из этого хлопка.
Дивные дива поднимаются вокруг!.. Впереди радугой перекинулся мост через какую-то речку, — легкий, кружевной, будто сплетенный из серебряных нитей.
«Речка, да еще, видно, широкая… Откуда тут, — думаю, — речка появилась? Знаю я Таврию, пешком ее в молодости исходил. Не было здесь речки!»
— Ведь это новый канал, — спокойно подсказывает мне Оришка.
Вот она, животворная артерия степи! Вынырнула из-за горизонта и, пересекая степь, опять уходит за горизонт. Путь канала определить не трудно, он обозначен полосами садов и виноградников. Когда б вы только видели это зрелище… Сколько глаз обнимает — красуются вдоль канала рослые, взлелеянные сады, круто изгибаются ветви, плоды свисают густыми гирляндами — сочные, краснощекие, будто налитые розовым светом.
— Видишь, — говорю, — Оришка, какие сады поднялись? А ну, угадай, бабунька, что это за сорт?
— Да это ж твое, дедуня, «Сталинское»!.
Дальше не пошел. До самого утра бродил я в тех садах, шутил с тамошними девчатами (очень похожи на моих!), пока не проснулся.
Хвалюсь Оришке:
— Ты знаешь, где мы с тобой побывали? Пошли, — говорю, — и пошли по небесной дороге, дошли до солнца, прошли сквозь него и очутились по ту сторону… Наверное, и с земли было видно, как мы с тобой спокойно входили в солнце.
— А по ту сторону оно тоже светит? — серьезно спрашивает Оришка.
— Светит, бабуня, и греет, такая уж его природа — всеми краями светить… А какая там жизнь, Оришка! Вечное лето, вечный мир, и круглый год сады плодоносят…
Оришку это даже не удивило. А может, она и права: разве не к тому идет?
Опять славное выдалось утро. Выйдя во двор, я сразу определил: тихий, погожий будет день (тихие дни у нас бывают не часто, непрошенные гости — суховеи еще заскакивают то и дело из степи).