Миланцы убивают по субботам (сборник)
Шрифт:
– Так я ж и говорю – учительница. Как можно, синьора, вы должны заявить! А я ей: мне начхать! – Она будто выплюнула это слово. – Мой племянник – сукин сын, был им и останется, и пускай меня посадят, я знать ничего не хочу.
– И что вам ответила синьорина Крешензаги?
Вдова улыбнулась.
– Бедняжка, ангельская душа, как же она осерчала! Дети, говорит, не виноваты, их надо воспитывать и наказывать, когда они того заслуживают. Вот почему, говорит, надо в полицию заявить, чтоб он больше не возвращался к матери и к отчиму. А ко мне только два дня, как инспекторша заходила: не надо, говорит, заявлять, в колонии, мол, он только озлобится. Вот и пойми, кого слушать! Я, помнится, с собой не совладала, напустилась на учительницу, а потом каялась – она-то хотела как лучше! Оставьте,
Дука Ламберти застыл как изваяние на жестком кресле. Когда приближаешься к истине, боишься шелохнуться, чтобы ее не спугнуть. А эта женщина, сама того не ведая, открывала перед ним истину.
– И что было дальше?
– Вы полицейский и лучше меня знаете, что может быть дальше. Учительница пошла в полицию и заявила, что мой племянник уже две недели не ходит в школу, она, дескать, опасается, что мать и отчим вовлекают его в темные дела. Я ж говорю, душевная была, переживала за Этторино, хотела защитить от матери и от этого уголовника отчима, а чего там защищать, когда и защищать нечего! Ну, словом, через четыре дня всех их посадили: и племянника, и сестру, и мужа ейного. Меня и то чуть не заграбастали, что вовремя не заявила. Вот до чего дожила! Все их дела с наркотиками наружу вышли, запутанная история, я теперь уж и не припомню толком. Вроде бы это зелье из Швейцарии сюда переправляли. Муж сестры будто подвозил Этторино и какого-то дружка его к границе, а они переходили: пацаны все же не так в глаза бросаются, и там в Швейцарии шли они будто в бар при гостинице, и две официантки снабжали их этой дрянью, а после они тем же путем возвращались в Италию и все отдавали мужу сестриному. Он их уж и к наркотикам приучил, то-то я гляжу, иной раз Этторино словно бы не в себе, а мне и невдомек, что он наркотики принимает. – Странное выражение: «наркотики принимает» – так сказать может только человек, очень-очень далекий от этого мира.
Больше Дуке Ламберти ничего не надо было знать, но он тем не менее дослушал женщину до конца, пока все слова у нее не вышли. Как только она замолчала, тут же поблагодарил ее и простился. Спустя десять минут он уже сидел вместе с Ливией в квестуре, в кабинете Карруа, перед его письменным столом.
3
Было шесть часов вечера, но еще не стемнело, несмотря на холод и туман; весна уже настойчиво рвалась наружу, бродила в воздухе, точно в воздушном шарике, который вот-вот лопнет.
– Теперь мы знаем, из-за чего убили учительницу Матильду Крешензаги. – С Карруа Дука старался, по возможности, говорить тишайшим голосом. – Это была месть. Матильда Крешензаги, учительница вечерней школы Андреа и Марии Фустаньи, несколько дней не видит на уроках одного из своих учеников, семнадцатилетнего Этторе Доменичи, и беспокоится за него, как за всех других из своего класса. Она решает узнать, почему он не посещает школу. И для этого отправляется к тетке, опекунше парня, и тетка ей рассказывает то, о чем учительница не может молчать. Она чувствует себя обязанной заявить в полицию. В результате этого заявления подросток Этторе Доменичи попадает в исправительную колонию, а мать и ее муж Оресте Доменичи в тюрьму за контрабанду и сбыт наркотиков, да еще с отягчающим обстоятельством привлечением несовершеннолетнего к преступной деятельности. Несколько месяцев спустя мать Этторе Доменичи выходит на свободу, тогда как ее муж, Оресте Доменичи по прозвищу Франконе, умирает за решеткой в январе нынешнего года.
В кабинете было очень жарко. Карруа протянул Ливии пачку сигарет, но она помотала головой. Дука тоже отказался. Тогда он сам закурил.
– По-твоему, Маризелла Доменичи расправилась с учительницей за то, что она заложила их с мужем. Но как она это сделала? – Карруа тоже говорил тихо, но чувствовалось, что в нем медленно закипает ярость. Он ненавидел людей, которые создают проблемы там,
– Спровоцировала ребят на убийство их учительницы, – глухо ответил Дука, чувствуя сарказм в голосе шефа.
– А чем ты докажешь, что она их спровоцировала? – спросил Карруа с насмешливым сочувствием. (Вечно он насмехается!) – Одного-то поди спровоцируй, а уж одиннадцать...
Дука сидел с опущенной головой, скрестив руки на коленях: сбоку от него маячили ноги Ливии, красивые ноги, он и раньше это замечал, а сейчас они ему даже больше понравились. Однако это не помешало его ярости тоже прорваться в голосе, хоть он и оставался тихим:
– Мать Этторе Доменичи затаила злобу на учительницу, поскольку та донесла на нее и мужа, и в результате муж умер в тюрьме. А этот человек, Франконе, он был для нее всем: женился усыновил ее незаконного ребенка, правда, гонял ее на панель, но так или иначе у них была семья, кроме того, Франконе промышлял наркотиками и неплохо на этом зарабатывал. Когда же он умер, Маризелла осталась совсем одна, без опоры, в ее-то возрасте и без денег, которые прежде текли к ним рекой. В этом своем одиночестве перед лицом неминуемой нищеты Маризелла Доменичи не могла не думать о мести учительнице, ставшей причиной ее краха. Проститутки очень мстительны.
– А ты-то откуда знаешь? – с издевкой осведомился Карруа.
Если не отрываясь смотреть на ноги Ливии, то все-таки худо-бедно удается держать себя в руках.
– Я полгода стажировался в клинике венерических болезней. Осматривал в день десятки проституток. Так ты себе не представляешь, что они готовы были сделать с теми, кто их заразил: только попадись, мол, такой-то и такой-то, они его на куски разорвут. И это были не шутки, я знаю.
– Хорошо, хорошо! – Карруа наконец-то повысил голос. – Ты все обо всем знаешь, даже о нравах проституток, у тебя на все есть статистические данные, но если мы возьмем эту женщину, какое предъявим ей обвинение? Что она сказала одиннадцати ученикам вечерней школы: «Пойдите, ребятки, убейте свою учительницу?» А доказательства? Опять же твои догадки? Да, я тоже верю, что так оно и было: Доменичи хотела отомстить учительнице к спровоцировала ребят на убийство. Но суду наплевать на то, что мы с тобой думаем: ему нужны доказательства, а доказательств нет, есть только наши подозрения, выводы, умозаключения – вся эта дребедень, которая суду задаром не нужна!
Дука поднял голову, сам себе удивляясь: и откуда у него столько ангельского терпения?
– Когда я за что-то берусь, то привык доводить дело до конца. Прошу тебя, дай мне и это дело довести до конца!
Карруа молча поднялся и начал по диагонали мерять шагами свой кабинет. Его растрогало это «прошу тебя»: Дука редко о чем-нибудь просил. Несколько раз пройдя взад-вперед, он остановился за спиной у Ливии.
– Что ты под этим подразумеваешь? – проговорил он с неожиданной мягкостью.
– Спасибо, – поблагодарил его Дука за мягкость. – Я найду эту женщину и заставлю ее заговорить.
– Да не заговорит она! Проститутки не колются. Я в клинике венерических болезней не стажировался, но знаю: проститутку нипочем не расколешь!
Дука и на этот раз не потерял терпения.
– Ну что ты бесишься? Дай мне попробовать, и я доведу дело до конца.
Карруа положил руку на плечо Ливии.
– Как по-вашему, он прав?
– Не знаю, – тут же отозвалась она. – Но я бы пошла ему навстречу.
Карруа чуть посильнее сдавил ее плечо.
– Разумеется, я пойду ему навстречу, – задумчиво, даже с какой-то тоской произнес он. Затем подошел к своему креслу и в упор поглядел на обоих. – Я всегда иду ему навстречу. Ты помнишь, чтоб я хоть раз не пошел тебе навстречу? – Он сверлил взглядом Дуку, изо всех сил пытаясь скрыть свои отеческие чувства. – Но учти, ты должен найти не только женщину, но и парня, которого забрал из колонии, чтобы испробовать на нем свои новые методы дознания. Где он теперь, этот парень? У нее дома, на площади Дузе? Он пришел к ней в час дня, теперь уже шесть вечера, а он оттуда еще не выходил. Найди мне парня, только посмей сказать, что ты его упустил, слышишь, найди его – это самое важное, если не найдешь, я тебе не прощу!