Миланцы убивают по субботам (сборник)

Щербаненко Джорджо

Давид продолжал смотреть в бинокль.

– Я уже видел «мерседес» такого же цвета, наверняка тот самый: в Милане не так много «двухсоттридцатых», и вряд ли есть две одинаковой окраски.

– Где вы его видели?

Из «мерседеса» вышел молодой человек довольно мощного сложения; похоже, никуда не торопится.

В голосе Давида послышалось беспокойство.

– В прошлом году, в тот день... с Альбертой.

– Дайте бинокль.

Он внимательно оглядел молодого человека, приближенного биноклем на расстояние пяти метров: многим он показался бы свойским парнем, но ему, медику, – нет. Худший тип преступника из всех существующих – тот, что не внушает подозрений.

– На

автостраде я видел его раза два, пока не приехал в Сомалью, потом, когда возвращался в Милан и Альберта плакала, он все время держался сзади. А в Метанополи, уже один, я проехал мимо него, он, кажется, собирался остановиться. – Все связанное с Альбертой за год не стерлось из памяти, как будто было вчера. И теперь он понимал, что означала тогда, год назад, эта машина и что она означает сейчас.

Понял это и Дука.

– По виду типичный живодер.

Он положил бинокль на багажник «Джульетты», потому что живодер вошел в подъезд, оставив «мерседес» жариться на солнце.

– Что будем делать? – спросил Давид; лицо его позеленело (едва ли это отблески листвы, увивающей навес).

Делать было особо нечего. Теперь все стало на свои места. Седоусый синьор вербует в городе шалых девчонок, еще кто-то их фотографирует, а человек из «мерседеса» выслеживает и наказывает непослушных, которые могут заложить. Да, горяченькие фотографии, за них это отребье не задумываясь убьет одну, двух, десяток женщин.

– Надо подниматься, – сказал Давид.

Конечно, надо немедленно подниматься: человек, который оглушил Альберту и перерезал ей вены, который повез Мауриллу в Рим, чтобы утопить ее в Тибре, по малейшему подозрению убьет и Ливию Гусаро.

– Будем ждать, – решил он.

Наверно, он тоже позеленел, по крайней мере, ощущение было такое, что кожа на лице стала зеленая.

– Но этот тип убил Альберту, он ехал за нами всю дорогу в тот день!

– Я знаю. Но пока мы будем ломать дверь, он десять раз успеет убить Ливию.

Он объяснил Давиду простую и безвыходную ситуацию. Единственная их надежда – что этот тип ни в чем не заподозрит Ливию, что они ее сфотографируют и дадут ей уйти, как, наверное, многим девушкам, прошедшим через их руки. Собственно говоря, почему он должен ее заподозрить? После встречи с синьором А Ливия ни с кем не виделась, не сделала ничего подозрительного, вышла из дома и поехала прямиком в фотоателье. Ливия – девушка умная и знает, что от нее требуется. К тому же, если б у этих типов возникло хотя бы смутное подозрение, то они и близко не подпустили бы сюда Ливию, а смылись бы, и все. Они просто надзирают, а не подозревают. Поспеши он с Давидом на выручку Ливии – только разоблачит ее и подставит под удар. Лучший способ ее спасти – не трогаться с места и ждать, пока она выйдет.

– А если не выйдет?

Тревога юноши действовала ему на нервы, сам он хоть берет на себя труд ее скрывать.

– Не могут же они вечно там сидеть? Или они ничего не подозревают, отснимут Ливию и дадут ей уйти, или, заподозрив что-то, попытаются сбежать.

– А Ливия?

Да хватит, в конце-то концов, он тоже думает о Ливии – нет, не думает, он молится за нее! Поэтому Дука не ответил.

В часе шестьдесят минут, и они размеренно текли одна за другой; здоровяк, спавший в развалюхе, пробудился от тарахтенья трактора на дороге, посмотрел на мир за окном, на «Джульетту» и на двоих мужчин, составлявших часть этого мира, затем, видимо, вспомнил про пять тысяч, закурил и начал размышлять – вероятно, о том, как их потратить. Сейчас всего двадцать пять минут третьего, кто знает, сколько времени нужно, чтобы отснять

пленку «Минокса»? Дука этого не знал: все зависит и от фотографа, и от модели, – но во всяком случае не меньше получаса.

Умом Давид понимал, что сейчас лучше помолчать, но не сдержался, потому что был уже на пределе.

– Мы не можем вот так просто стоять тут и ждать.

– Можем. – Дука взглянул на часы: прошло как раз полчаса с тех пор, как Ливия подъехала на такси. – Только это мы и можем – стоять и ждать.

Но наконец наступила развязка: они увидели, как двое выходят из подъезда «Улисса»; водитель «мерседеса» теперь уже выказывал признаки спешки, благодушия как не бывало; не более тысячной доли секунды они подождали в надежде, что из этого храма ацтеков выйдет и Ливия, но те были вдвоем и направлялись к машине – значит, это бегство.

– Попытайтесь задержать их, – велел он Давиду.

У тех почти триста метров форы, зато у них машина на ходу, даже дверцы открыты, осталось только включить зажигание. А те пока еще открывали дверцы.

В мгновение ока Давид рванул с места, заглотил отделявшее их расстояние и едва не врезался в нос «мерседеса».

Тот вильнул в сторону, вырулил на дорогу к Мельпо (дорога на Милан, где он мог затеряться в потоке машин, теперь для него закрыта), и Давид потерял несколько секунд, пока разворачивался. Человек за рулем «мерседеса», видимо, чувствовал себя вполне уверенно на пустынном шоссе, к тому же он выиграл у противника метров триста, а то и больше, и пошел прямо, как реактивный лайнер. Тогда Дука сморозил большую глупость:

– Даже если сейчас не догоним – ничего страшного, все равно им от нас никуда не деться.

– Да я их уже догнал, – отозвался Давид.

Он не просто чувствовал себя уверенно за рулем, он был на взводе от дикой ярости. И опередил «мерседес», словно тот был каким-нибудь дряхленьким мотоциклом, перегородив ему дорогу.

– Осторожно, они опять могут свернуть, – предупредил он Давида. (Надо было еще предупредить, что они могут открыть стрельбу, но он этого не сделал: если у них есть оружие, то всякие предостережения бесполезны.)

Они действительно попытались свернуть, видимо, надеялись оторваться, выскочить из машины – и бегом в поля: значит, не вооружены, а раз не вооружены – считай, покойники, потому что тропинка, которую они на сей раз избрали для бегства, была стометровым тупиком, упиравшимся в старую развалюху.

Из-под колес вылетали куры, пес на длинной цепи залился лаем, как будто тоже хотел взлететь, крестьянка в шортах, лифчике и соломенной шляпе застыла с вилами в руках, увидев взрыв на дороге – потому что это было не торможение, а настоящий взрыв. Дверцы обеих машин открылись синхронно, однако они с Давидом оказались проворнее; Дука зацепил садиста, прежде чем тот успел сообразить, что происходит, и одним ударом в живот растянул его, визжащего, злобного, в пыли перед развалюхой.

Второму Давид ничего не сделал, только схватил за руку, но извращенец задыхался и истерически вопил: «На помощь! На помощь!» Впрочем, это было не так уж глупо с его стороны, ведь если бы ему удалось хоть на минутку вызвать переполох, внушить всем, что он честный гражданин, на которого напали бандиты, то, возможно, под шумок и успел бы скрыться.

Дука оставил на земле мяукающего садиста (пусть благодарит судьбу, что он не пропорол ему живот, ведь удар ботинком был рассчитан именно на это) и занялся извращенцем; он еще не знал, что тот извращенец, но манера кричать навела его на такую мысль, и ему хватило одного внимательного взгляда в лицо, чтобы утвердиться в своих подозрениях.