Миланская роза
Шрифт:
Потом старик Санджорджо, единственный человек, пытавшийся понять сына, пристрастился к бутылке, что и погубило его. Он умер в канаве, напившись вдрызг, холодной зимней ночью. Перед смертью он обратился с длинной речью к луне и исполнил старинную песенку «Далеко, далеко за морем, прекрасные розы цветут…». Он был не так уж стар, старик Санджорджо, и умер, жалея, что не успел сделать сына удачливым торговцем кроликами и деревенским донжуаном, который мог бы достойно продолжить традиции отца, не раз доводившего
— Ну, как прошло? — спросил Сильвано у Галеаццо Сортени.
Тот ни на минуту не оставлял его, как секундант боксера после решающего поединка.
— Ты вошел в историю, — ответил Галеаццо, зажигая сигарету.
— В хорошем или в плохом смысле? — встревожился Сильвано.
— Любая реклама хороша, — успокоил его друг. — Завтра о тебе заговорят. А нам это нужно, поверь мне, — заключил Галеаццо, выпуская облачко ароматного дыма.
Санджи заложил руки за голову и с облегчением вздохнул.
— Гнусная была драка, — заметил он.
— Но ты ее провел мастерски, — улыбнулся Сортени, наливая виски.
Сильвано с удовольствием отпил из большого стакана и продолжил, взяв сигарету:
— Журналисты копаются в чужой душе с экзальтацией фетишистов, которые ищут в корзине с грязным бельем то, что их больше всего возбуждает.
Галеаццо зажег другу сигарету и постарался сменить тему. Он боялся, что после такого нервного напряжения Сильвано начнет слишком жалеть себя.
— Давай выпьем и забудем, — предложил Сортени.
— Мне надо быть поосторожней.
— Что случилось?
— Еще одна болезнь: атрофический гастрит. — Ничто человеческое не чуждо нам, — пошутил Галеаццо.
Вдруг Сильвано, поддавшись приступу ярости, швырнул стакан на пол, разбив вдребезги.
— Идиоты, — воскликнул он, имея в виду журналистов, но перед глазами у него стояло невыразительное лицо блондинки. — Они тебя препарируют, как лабораторную крысу. Вкуса у них столько же, сколько у ротного старшины. Казарменное хамство и наглость. Налепят на тебя клеймо, и все!
Чувствовалось, что он очень устал.
Санджи подошел к окну и увидел Рауля. Юноша, необыкновенно элегантный в костюме для тенниса, направлялся на корт. Ему навстречу шли две девушки; пройдя мимо, они невольно оглянулись. Мальчик выглядел совершенно неотразимым.
— Он даже на твою пресс-конференцию не соизволил прийти, — заметил Галеаццо, возившийся около бара со стаканами, бутылками и льдом. — Впрочем, он терпеть не может эти церемонии, — добавил Галеаццо, протягивая Санджи другой стакан.
— Конечно, — грустно согласился Сильвано.
— За твое здоровье, — произнес Галеаццо.
— За наше здоровье, — наконец улыбнулся Санджи. — Ты — настоящий друг.
— Стараюсь, — ответил Галеацци, усаживаясь на диван. — Кстати, что думаешь насчет сегодняшнего вечера? Лилиан
— Не хочу никого видеть, — ответил Сильвано.
Он стоял у окна, высматривая Рауля.
— К сожалению, такой роскоши мы себе позволить не можем, — заметил Галеаццо.
В голосе его звучало участие, но говорил он решительно. Галеаццо чувствовал, что у Сильвано вот-вот начнется приступ жестокой головной боли.
— Так в чем проблема? — спросил Санджорджо, поставив на стол стакан и бросая в пепельницу недокуренную сигарету.
— Публика на вечере у Лилиан необходима, как оливка в мартини, — объяснил Галеаццо. — И тебе это прекрасно известно.
— Ты выражаешься как реклама: ясно и убедительно, — заключил Санджи. — И все пройдет хорошо.
— Может, поговорим? — предложил Галеаццо.
— О чем? Вновь повторять одно и то же?
— Иногда такое помогает…
— Еще раз сказать, что я влюблен в Рауля и несчастен?
— И это тоже. Повторение успокаивает нервную систему. Признайся, что по-своему ты влюблен и в Лилиан. Я знаю, ты от нее ни за что не откажешься…
— Ты все знаешь. Но почему любить обязательно значит страдать?
— Любовь полна очарования и тайн. Тому, кто любит, открываются новые горизонты, за каждым из которых — ключ к очередной загадке.
Галеаццо хотел, чтобы друг улыбнулся, а сам мрачнел все больше.
— А про нас двоих ты забыл? — спросил он у Сильвано. — Разве я могу забыть? Но тогда все было иначе. Нам было по двадцать. А теперь я — человек средних лет, и чувство, привязывающее меня к Раулю, безнадежно.
— Любовь всегда безнадежна. Нет любви, снабженной парашютом или страховым полисом на случай несчастья.
Галеаццо трудно было возразить.
— Раулю всего восемнадцать, — сказал Санджи.
— Это еще не заслуга.
— Он — совсем мальчик и не знает, чего хочет в жизни. Может, когда-нибудь он полюбит женщину…
— Вполне вероятно. Он вообще очень банален, — снисходительно заметил Галеаццо.
— И тогда он возненавидит меня за то, что я слишком долго удерживал его при себе.
— А ты, чтобы отомстить, женись на Лилиан. — Еще одна безнадежная любовь. Господи, как у меня болит голова, — простонал Санджи, поднося руку ко лбу.
— Чтобы через три часа все прошло! — отрезал Галеаццо.
Он отказался от сочувственного тона и заговорил с решимостью.
— Сделай так, чтобы Рауль тоже пошел на ужин, — взмолился Санджи.
— Тебя не упрекнешь в последовательности. Ты же хотел отправить его к отцу?
— Только дураки не меняют мнений!
— Вольтер, — откомментировал Галеаццо, — типичный образчик готовой истины.
— Мне нужен Рауль. Иначе я чувствую себя мертвецом.
— Иди отдохни и перестань терзаться.