Миледи и притворщик
Шрифт:
– Какая же ты молодец, – похвалила меня Шела. – Ты всё правильно делаешь. То, что принадлежало семье, должно остаться в семье. Для этого никаких денег не жалко.
– Ещё бы, – внезапно подал голос молчавший до этого Мортен, – чего жалеть деньги, если их дарят поклонники.
На миг я потеряла дар речь. Что? О чём он вообще говорит? И откуда эта неприятная ухмылочка на устах? Чем я вообще её заслужила?
– Поклонники моего творчества ничего мне не дарят, – сказала я, стараясь сохранить самообладание, – они просто покупают мои работы.
– А, теперь это так называется.
Что?
– Работа фотографа неплохо оплачивается, если сотрудничать с крупнейшим домом мод и продавать эксклюзивные сюжеты. На четыре небольших винодельческих поместья мне как раз хватило.
– Ну, а теперь-то хватит ещё на двадцать. С нынешним-то любителем фотоискусства.
На это я не нашлась что ответить – у меня просто иссякли слова. Зато они были у Шелы. Она зверем смотрела на супруга и беззвучно что-то прошептала ему одними губами. Больше он меня своими "остротами" не тревожил, да и обед уже подошёл к концу.
Когда для Жанны наступил тихий час, и у меня появилось время отдохнуть от прогулок и уроков рисования, мы с Шелой уединились в саду, чтобы поболтать.
– Кажется, я чем-то обидела вашего мужа, – попыталась я разобраться. – Очень уж он не приветлив со мной. Что я сделала не так? Может, мне нужно перед ним за что-то извиниться.
– Не бери в голову, ты тут ни при чём.
– Тогда в чём дело? Почему он цеплялся ко мне за обедом?
– Потому что он упёртый баран, – с раздражением сказала она, – и с возрастом это только усугубляется. Ты вот удивлялась, почему я три раза с ним разводилась. Да вот именно потому, что он упёртый баран. Если что и вбил себе в голову, то его не переубедить.
– Ваш муж убеждён, что женщины не способны зарабатывать деньги честным трудом? Или это какие-то тромские предрассудки об аконийских женщинах?
– Это его уязвлённое эго. Не принимай его слова на свой счёт. Просто до меня у Мортена была первая жена, и она сбежала от него вместе с аконийским любовником в Фонтелис. И вот с тех пор Мортен на всякий случай недолюбливает всех аконийцев. Потому что упёртый баран. Но ты не переживай. Я ему ещё устрою. Придётся ему вспомнить о хороших манерах и о том, как вести себя прилично перед гостями.
В её словах было столько решимости, что я невольно поразилась: а ведь эта маленькая хрупкая женщина и вправду может устроить головомойку своему атлетичному супругу. И я даже верю, что он к ней прислушается. Но мне вот теперь интересно другое – сбежавшая из этого дома в Фонтелис жена Мортена и наш агент, добывший в этом доме секретные документы о готовящемся покушении на сарпальского царя – это случайно не одно и то же лицо? Если так, то я, кажется, понимаю истинную природу неприязни ко мне отца Стиана. Он что-то подозревает, думает, что и я сотрудничаю с аконийской разведкой, а в этот дом явилась, чтобы вынюхивать и высматривать. Что ж, отчасти он прав. Но всё же я не желаю зла его семье. Даже напротив…
После тихого часа Шела сумела надолго отвлечь Жанну на игры и стишки из моей книги, поэтому мы со Стианом до самого вечера просидели в семейной библиотеке среди карт, ботанических справочников, и зоологических
После ужина Рольф, отмахиваясь от Шелы, всё же уговорил меня распробовать его "Закат в Эрминоле" семнадцатилетней выдержки. А потом он захотел показать мне коллекцию своих охотничьих трофеев. Мы целый час блуждали по коридорам виллы, разглядывая чучела, рога и головы убитых животных, торчащие из стен. Кого тут только не было: олени, бараны, медведи, рыси, леопарды, даже тигр.
– О, так вы тоже бывали в Сарпале, – догадалась я.
– Нет, это работа Мортена. Когда он служил в Фариязе, то выследил и убил тигра-людоеда, который терроризировал все окрестные деревни. Местные были ужасно благодарны ему за это. Ну а он отдал тушу зверя знакомому таксидермисту и потом привёз свой трофей сюда, чтобы присовокупить к семейной коллекции.
– Стало быть, все мужчины в вашей семье увлекаются охотой.
– Да куда уж там. Мортена я, конечно, с детства приобщал к этому делу. Кое-чему он у меня даже научился. А вот на Стиана у меня уже сил не хватило.
– Да вы что, он же прекрасный охотник. Я сама видела, как он попал газели в глаз с огромного расстояния.
– А потом, наверное, весь вечер хандрил, разделывая её тушу, и в мыслях просил у неё прощение за то, что хочет съесть её мясо.
Я невольно улыбнулась, но вступилась за Стиана:
– Он не хочет отнимать чью-то жизнь просто так. Только ради пропитания. И в этом есть своя логика.
– Знаю я эту логику, – недовольно скривил губы Рольф. – Моя покойная супруга тоже жалела всех, кто тут висит, даже отказывалась заходить в эту часть дома. Стиан многое перенял от своей бабушки. Она тоже была неконфликтной, незлобивой, умела поддержать в трудную минуту, найти нужные слова, когда всё идёт наперекосяк. – Тут он тяжко вздохнул и добавил, – С ней дом был другим. Здесь было больше света. И понимания.
– Как давно её не стало? – осторожно спросила я.
– Пять лет.
– И сколько же вы были вместе?
– Пятьдесят восемь лет. Пятьдесят восемь долгих, сложных, но счастливых лет.
Вот это да. Мои родители вместе уже двадцать девять лет, и за это время успели окончательно охладеть друг к другу. Даже не представляю, чтобы кто-то из них сожалел, что другой покинет этот мир и оставит его одного. Уж скорее это будет поводом для тихой радости. Ну, и предлогом разделить со мной наследство и прожить остаток своих дней в собственное удовольствие. А у Рольфа всё совсем не так. И это не может не подкупать.
После задушевной беседы с бывшим советником императора я и о нём изменила своё мнение. Даже если некогда этот человек и продумал план по устранению верховного царя Сарпаля, он бы точно не поручил это грязное дело внуку. Особенно единственному продолжателю собственной фамилии. Особенно Стиану, который своей мягкосердечностью напоминает ему о горячо любимой супруге и точно не способен на злодейство. В последнем я абсолютно уверенна, а вот что касается Рольфа… Кто знает, может, сейчас он просто хочет расположить меня к себе, потому и прикидывается скорбящим вдовцом. А может, и не прикидывается и искренне скучает по почившей жене – трудно понять.