Миледи и притворщик

Ванина Антонина

– Азмигиль не велит обогащаться, кичиться достатком и строить для неё храмы с чрезмерным убранством?

– Нет, – ответил Стиан. – Всеблагая Азмигиль учит людей смотреть вглубь себя и не обращать внимание на земные блага. Вот строители храма и не обращали.

Что ж, это логично. Непонятно только, зачем вокруг храма прорыт замыкающийся кольцом ров с водой. Он довольно широкий и глубокий – если человек упадёт на дно, то вряд ли выберется самостоятельно. И как преодолеть такое препятствие? Перескочить не получится, переплыть тоже. Разве

что кто-то с той стороны подойдёт к нам и перебросит через ров те две узкие доски, что лежат на том берегу.

– А это что означает? – спросила я Стиана. – Вода как символ очищения? Значит, каждый, кому служители перекинут мостик, символически вступает на путь очищения души и поэтому достоин войти в храм Азмигиль?

– Я о подобных ритуалах никогда ничего не слышал, – удивил меня Стиан. – Скорее всего, этот ров прорыли здесь лет пятнадцать назад, чтобы на территорию храма не проникали нечестивые последователи красной богини.

– Богохульник, – шикнул на него Сеюм. – Как ты смеешь произносить такие слова, да ещё на земле Румелов?

– Я просто пытаюсь найти объяснение, почему служители Азмигиль решили оградить её обитель от окружившего её города. А до твоей богини и её последователей мне нет никакого дела.

– Тогда попридержи язык, когда упоминаешь Красную Мать и её детей. А не то ты рискуешь не добраться до Барията живым.

– Это угроза?

– Предостережение, господин.

На этом их перепалка завершилась, потому, как со стороны храма послышался окрик:

– Кто такие?! Зачем сюда пришли?!

Навстречу нам выбежал приземистый старик. Прихрамывая, он так решительно приблизился ко рву и вскочил на валяющиеся доски, что я сразу поняла – он не рад нежданным гостям.

– Здравствуй, господин, – примирительно сказал Стиан. – Я паломник из Фарияза. Долгие годы я собирался посетить этот храм, и наконец путь пробуждения привёл меня сюда.

Старик долго и с подозрением смотрел на него, а потом спросил:

– Чем докажешь?

Пришлось Стиану разыскать в дорожной сумке свиток с печатями храмов и продемонстрировать его стоящему на другом берегу рва служителю Азмигиль.

– Ладно, – глянув на свиток, кивнул тот, – проходи.

Скрипя и охая, старик слез с досок и принялся их переставлять. Наспех возведённый им мост выглядел хлипким и опасным, но Стиан ступил на него и решительным шагом направился в сторону площадки перед храмом. Преодолев ров, он подозвал Гро, и тот радостно припустил следом. Вот только стоило мне следом за ними добраться до середины доски, как старик непреклонно изрёк:

– Нет, женщину не пущу.

Я так и замерла надо рвом, не зная, что делать и как реагировать. Зато Стиан тут же вступился за меня:

– Но почему, господин? Разве всеблагая Азмигиль не велела нам смотреть на человека и видеть прежде всего его душу, а не цвет кожи?

– Мне всё равно, какая кожа у твоей попутчицы, но то, что её душа блуждает в багровом тумане, я вижу ясно и отчётливо.

Эта женщина так и не ступила на путь пробуждения. Ей нужно проснуться и скинуть с себя пелену обмана, которой её наградил этот переменчивый мир.

Сказав это, он так красноречиво глянул мне за спину, что я сразу поняла – служитель Азмигиль опознал в Сеюме монаха Камали и крайне недоволен тем фактом, что я путешествую с ним в одной компании. Интересно, что во внешности Сеюма так смутило старика? Не иначе следы карминовой надписи на лбу – видимо, только служители Камали наносят себе такие знаки.

– Прости господин, но я не служу Камали, – попыталась я оправдаться. – И другим богам я тоже не служу. Я просто хотела бы взглянуть на этот удивительный храм, о котором так много слышала…

– Если у тебя нет свитка с печатями других храмов Азмигиль, то смотри с той стороны рва.

Что ж, кажется, переговоры здесь бесполезны. Мне пришлось осторожно развернуться и прошагать по мосточку обратно к нашим лошадям.

– Что, старик, – неожиданно обратился к нему Сеюм, – тебе не нужна новая паства? Лепестки лотосов в кладовой кончились, и на всех страждущих не хватит?

Он говорил с таким неприкрытым сарказмом, что мне сразу стало ясно – камалисты не жалуют поклонников Азмигиль. Собственно, старик тоже не был рад встрече с монахом Камали, вот только на ответную колкость он не решился:

– Наш храм не бедствует, а его служители ни на что не жалуются, – потупив взор, на одной ноте изрёк он. – Все наши братья и сёстры довольны правлением царицы Алилаты и желают ей долгих лет жизни.

– Ещё бы, – усмехнулся Сеюм.

Так, кажется, здесь и сейчас перед моим взором обнажился давний религиозно-политический конфликт двух румелатских общин. И последователи Азмигиль явно вынуждены взвешивать каждое своё слово и поступок, чтобы их храм не разрушили или не заселили сотнями одичавших кошек.

– Ладно, господин, – обратился к Стиану Сеюм, – мы с Имраной поедем к постоялому двору. Вон он, совсем недалеко, стоит в конце квартала возле обители красных сестёр. Дешевле чем на этом постоялом дворе комнату на ночь не найти. Мы с Имраной будет ждать тебя там. Когда закончишь своё богомолье, езжай к нам.

– Что? Нет, – решительно произнёс Стиан и поспешил перейти ров, чтобы оказаться на нашей стороне. – Имрана без меня никуда не пойдёт. Я не настолько тебе доверяю, чтобы оставить её одну рядом с тобой.

– Боишься оставить её со мной? – вздёрнул бровь Сеюм, – с человеком, который месяц оберегал Имрану от недругов и завистниц?

– Тот месяц ты делал это за плату от твоего прежнего господина.

– А теперь я буду делать то же самое, но ради моей госпожи. Ты знаешь, почему Имрана нужна мне. Глупо думать, что я стану обижать хранительницу сосуда, предназначенного самой…

Тут он осёкся, явно не желая произносить при служителе Азмигиль имя царицы Алилаты, но Стиан понял его и без лишних слов.