Милфа

Малиновская Маша

Можно было просто попросить соль вообще-то.

Встаю из-за стола, беру салатник и иду в кухню. Хочется просто вывалить туда всю солонку.

— Подогрей мясо, остыло, не будешь же гостя кормить холодным, — прилетает мне, едва я возвращаюсь. — И вина принеси. У нас же есть еще? То полусладкое, которые мы из Крыма привезли два года назад.

— Есть, — стараюсь ответить ровно. Чувствую, как племянник мужа снова смотрит на меня.

Меня это начинает злить.

Сколько ему? Двадцать? Двадцать пять?

Неужели к этому возрасту не научился хотя бы какому-то этикету?

Нельзя так пялиться на малознакомых людей в упор.

Я встаю, иду, делаю. Всё молча. Знаю, что если отвечу, Роман или передёрнет мои слова так, что я окажусь виноватой, или просто унизит при гостях.

— Спасибо, дорогая, — бросает он после очередного похода на кухню. Слова произносятся пусто, как пластиковая обёртка: форма есть, содержания — нет.

Илья снова смотрит. Его глаза внимательно следят за каждым моим движением, будто он читает меня, видит больше, чем я хочу показать. Я чувствую, как под этим взглядом кожа начинает покаливать мелкими иголками.

Почему он так смотрит?

Почему я это замечаю?

Стараюсь убедить себя, что это всего лишь вежливое внимание. Он впервые в нашем доме.

Но внутри щекочет странное ощущение.

Роман громко смеётся над шуткой Евгения, потом переводит взгляд на меня.

— Лиля, присядь, наконец, а то скачешь туда-сюда.

Я сажусь, но чувствую себя неловко. Разговор снова скатывается в их дела, о чем-то, что мне неинтересно и непонятно. Сижу молча, почти не трогая еду, мысленно перебирая, что еще нужно сделать перед сном.

Илья что-то спрашивает у Романа, тихо и спокойно. Голос у него низкий, чуть хриплый. Я прослушала, о чём шла речь, но ощущения, что он сказал это специально, чтобы привлечь мое внимание. Я поднимаю глаза, и наши взгляды снова встречаются.

В этот раз я не отвожу глаза сразу. Дышать становится тяжело, воздух будто становится густым. Он наклоняет голову чуть вбок, как будто изучает, но это не кажется нахальным. Скорее.… цепляющим.

— Я, пожалуй, пойду. Устала сегодня.

Роман только кивает, даже не смотрит. Я поднимаюсь и, наконец, ухожу.

В ванной раздеваюсь и встаю под душ. Горячая вода обжигает кожу. Прикрываю глаза, от боли шипеть хочется, но кажется, будто эти жалящие струи — единственное настоящее, единственно откровенное, что у меня осталось. Честная боль.

Выхожу из душа, закутываюсь в полотенце, потом быстро надеваю ночную сорочку и ложусь в постель. Пишу Косте, спрашиваю, как он, но в ответ получаю лишь короткое “Ок”.

Ладно. Всем нам было восемнадцать. Хорошо вообще, что ответил.

Откладываю телефон, беру книгу, но читать не получается. Буквы расплываются перед глазами, мысли скользят. Всё внутри словно натянутая струна.

Слышу шаги Романа в коридоре. Быстро захлопываю книгу, гашу

ночник и сворачиваюсь под одеялом. Когда он входит в спальню, я уже лежу, закрыв глаза, делаю вид, что сплю.

Муж бросает что-то на стул, потом идет в ванную. Я чувствую, как напрягается каждая мышца. Но он возвращается и ничего не говорит. Просто ложится рядом.

Дышу медленно, ровно. От Романа несёт алкоголем, и я молюсь, чтобы он просто лёг и уснул.

Но, кажется, моим надеждам сбыться не суждено.

4

Он поворачивается ко мне, и я слышу въедливый запах алкоголя. К горлу комок подкатывает. Тихо лежу с закрытыми глазами, надеясь, что он увидит, что я сплю, и тоже уснет.

Но спустя секунду ощущаю прикосновение его пальцев сразу к промежности.

Вспыхивает желание вот так и остаться лежать без движений, сцепив зубы, может, тогда он все же отвалит.

Но Рома трогает меня под бельём и я рефлекторно сжимаюсь вся. Горло пережимает, в груди сдавливает.

— Лиль, ты чего такая холодная? — Шепчет и его вторая рука ложится мне на бедро, слишком тяжёлая и слишком властная.

— Я устала, Рома, — говорю тихо, не открывая глаз.

— Устала? — Он смеётся, низко, неприятно. — А что же ты такого делала, а, Лиль? Сервиз купила и утку пожарила в духовке? Что на меня времени и сил не хватит?

Я вздрагиваю, когда его ладонь медленно скользит вверх по моей ноге, задирая сорочку выше. Всё внутри сжимается от отвращения.

Не хочу. Не могу.

Но слова застревают где-то в горле. Я просто лежу, не двигаясь, надеясь, что он остановится.

Но Рома не останавливается.

Он придвигается ближе и вжимается в меня всем телом. И речи никакой не идёт о прилюдии. Он просто отодвигает в стороны полоску моих трусиков и втискивается одним грубым толчком в моё тело.

Сжимаю зубы и зажмуриваюсь, вцепившись пальцами в подушку, пока Рома удовлетворяет свою похоть.

Отвратно. Противно. Мерзко мне.

Его блядский член сегодня был в другой.

И от этого, мне кажется, меня вот-вот вырвет прямо во время процесса.

Лежу и считаю секунды в ожидании, когда всё кончится. Когда он перестанет вбиваться в мое тело, удовлетворяя свою пьяную похоть, и оставит меня в покое.

— Хоть бы немного задом пошевелила, — хрипло бормочет, застывая после несколько рваных болезненных толчков. — Лежишь, как бревно, Лиль. И сухая пиздец. Купи смазку, что ли.

— Как скажешь, — отвечаю, не разжимая зубов.

После всё кажется как в тумане. Я лежу неподвижно, глядя в потолок, тяжело возвращая себе дыхание, а он уже уснул рядом, довольный. Я чувствую его запах, его прикосновения — все это липнет ко мне, будто грязь, которую нельзя стереть.