Миллион алых роз
Шрифт:
– Ыды, – сказал он, поворачиваясь к Николаю спиной.
– Как иди? – не понял Николай. – А деньги?
Его вопрос остался без ответа. Южане аккуратно взяли Николая под руки, развернули на сто восемьдесят градусов и легонько подтолкнули в задницу.
– Ыды, ыды домой, – загалдели они хором. – Ыды, дарагой, а то мылыцыю пазавём.
И Николай пошёл.
Однажды вечером
“…Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, всё –
Он отложил книгу и задумался.
Звонок был резким и настойчивым.
Кто бы это мог быть? Он никого не ожидал. Давно.
Он неторопливо направился в прихожую.
Женщина была молодая и привлекательная. Но видел он её впервые.
– Я от вашей жены, – произнесла она, с явным интересом разглядывая его большими голубыми глазами.
– У меня нет жены, – резко сказал он. – Вы ошиблись адресом.
– Я от вашей бывшей жены, – торопливо поправилась она. – Ведь вы – Борис Михайлович? Правда?
– Меня звать Борис Михайлович.
Он вопросительно посмотрел на женщину.
– Извините, я не представилась: Кучерова Ольга Петровна. Я работаю с вашей женой… С вашей бывшей женой.
Он молчал. Стоял и молчал, не делая ни малейшей попытки сдвинуться с места и впустить гостью в дом.
– Она умирает, – продолжала Ольга Петровна, казалось, ничуть не удивлённая холодным приёмом. – Она просила… вру… ничего она не просила… Вам надо придти к ней.
– Зачем?
– Я же сказала: она умирает.
– Вы не сказали ничего нового. Она начала умирать с первого дня нашего супружества и успешно творила сиё все двенадцать лет совместной жизни. Десять лет мы живём врозь. За это время она сменила трёх законных мужей (сколько было незаконных, не имею чести знать) и благополучно продолжает умирать. Пора бы… угомониться.
– Она действительно умирает.
Он молчал.
– Когда вы видели её в последний раз?
– Три месяца назад. Выглядела, как всегда, великолепно, расфуфырена по последней моде и… не соизволила ответить на приветствие.
– Она любит вас.
– …но странною любовью…
– Она всегда любила только вас.
– Я сыт по горло её любовью.
– Неужели вы ничего не поняли? Это всё от отчаяния. От желания доказать…
– Что?
– Такое не передать словами. Это можно выразить лишь… музыкой.
– Только музыки мне и не хватает, – скривился он. – Что вам нужно?
Женщина виновато улыбнулась.
– Скелет. Настоящий скелет. Она живёт лишь на уколах.
Он молчал.
– Врач сказал, что можно ожидать с минуты на минуту.
Он молчал.
– Вы верите в бога?
– Причём здесь бог?
– Это жестоко, – тихо сказала она. – Вы будете жалеть.
Он
Женщина развернулась и стала медленно спускаться вниз по бетонным ступенькам.
“…Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем…”
Стукачок
– Долго это будет продолжаться?
Голос начальника цеха был сух и недоброжелателен. В глазах – откровенное презрение.
Мы с Серёгой быстро переглянулись.
– Ты о чём, Фед…Фёдор Иванович? – невинно поинтересовался Серёга.
Я тихонько хихикнул. Здорово Серёга отбрил Федяя. Давно ли числился у Серёги в учениках, бегал с ведром по цеху, искал компрессию (то-то смеху было), а теперь туда же: начальник, гонор показывает.
Федяй скривился, словно лимон проглотил, отвернулся от меня и уставился на Серёгу.
– Почему пьёте на рабочем месте?
– Ты что, Фёдор?! – непритворно обиделся Серёга; бедняга аж затрясся от возмущения. – Если начальником заделался, так и людей можешь оскорблять?
– Верно, – поддержал я Серёгу. – Чем рабочих обнюхивать лучше бы вовремя зарплату платил. Забыли, как деньги выглядят. На что пить-то? Задаром никто не нальёт. А ты что молчишь? – пристыдил я Бориса, нашего мастера. – Твоих лучших рабочих оскорбляют, а ты – как партизан на допросе.
Борис никак не отреагировал на нелицеприятную критику и угрюмо молчал, вертя в руках потрёпанный блокнот.
Меня взбесил его конформизм. Правильно говорят: бойся равнодушных! Это с их молчаливого согласия происходят все преступления в мире. Я открыл рот, собираясь высказать Борису всё, что думал о нём, но осёкся под тяжёлым взглядом Федяя.
– Хорошо, – тихо, с угрожающим напором произнёс он. – Идёмте в медпункт, и если аппарат ничего не покажет, то я, – Федяй повысил голос, – публично извинюсь перед вами. Но если окажется, что вы находитесь в состоянии алкогольного опьянения, то… немедленно вылетите за ворота. По тридцать третьей. И я лично прослежу в отделе кадров, чтобы в трудовые книжки была занесена именно эта статья.
Мы с Серёгой опять переглянулись.
– Ты что, Фёдор Иванович? – Серёга примирительно вклинился между мной и начальником. – Ну, выпили… немного… вчера… после работы. Конечно, аппарат покажет. Но мы же работаем. Или, ты думаешь, бригада держится на молодых? Вспомни, кто тебя учил работать?
– Хватит мне лапшу на уши вешать, – жёстко отрубил Федяй. Я тоже вчера перед ужином принял сто пятьдесят и тоже дыхну. Покажет, ваша правда. Я сниму своё обвинение.
– Ну, опохмелились маленько, – забормотал Серёга. – Какая работа с больной головой?
– Не нужна мне пьяная работа. Садитесь, пишите объяснительные. Лишаю вас премии на сто процентов. Ещё одна такая… опохмелка, и вы автоматически оказываетесь за воротами.
Мы молча сели за стол, написали объяснительные и тихонько вышли из кабинета.